Коннор улыбнулся:
– Эти могут.
Через несколько миль после кукурузного лабиринта, сразу за знаком поворота на Девитт, им попался новый биллборд: «Кафе “Вокзал”. Наши молочные коктейли знает весь мир».
– Есть хочешь? – спросил Коннор.
– Необязательно быть голодной для молочных коктейлей, – ответила Деа. – Ты бы еще спросил, не хочу ли я подышать.
Подъехав, они взяли по коктейлю (ванильный для него, клубничный для нее). На вид кафе было лет сто – здесь даже имелась медная касса старого образца. Древняя – под стать обстановке – официантка Кэрол сразу прониклась к Коннору нежными чувствами и даже позволила ему открыть ящик кассы и нажать пару кнопок. Такой уж он человек: ему все сойдет с рук и везде примут как своего.
Рядом с ним и Деа чувствовала себя такой.
Они сделали крюк в пятнадцать миль посмотреть на самый большой резиновый мяч в Огайо.
– Так мы никогда не доберемся до Цинциннати, – заметила Деа.
– Важна не цель, а путешествие, – отозвался Коннор с интонацией школьного консультанта. – Только представь, самый большой резиновый мяч в Индиане! – Он хлопал Деа по бедру на каждом слоге. – Разве это можно пропустить?
Когда Коннор отснял Самый Большой Резиновый Мяч в Огайо, который и в самом деле оказался огромным, солнце уже давно миновало зенит: по полям протянулись глубокие фиолетовые тени. Когда они шли к машине, на парковку въехал пыльный мини-вэн, откуда высыпала целая семья: мама-папа-ребенок-ребенок-ребенок, все в одинаковых козырьках от солнца, шортах и шлепанцах. Деа стало интересно, что о них подумают. Наверное, решат, что Коннор ее бойфренд.
Шел четвертый час, пора было возвращаться, но не хотелось. В Деа все бурлило от счастья, будто у нее внутри открылась огромная бутылка содовой. Она впервые порадовалась, что у нее нет нормального мобильного, а только плохонький, с предоплаченным тарифом, который она купила зимой на гроши, заработанные на протирании лобовых стекол. Мириам об этом не знала и не могла позвонить Деа и потребовать вернуться.
У Мириам не имелось ничего: ни мобильного телефона, ни имущества, ни даже банковского счета – стопки наличных, связанные резинками, были припрятаны в обувных коробках в шкафу, под пассажирским креслом в машине и даже в упаковке из-под тампонов под раковиной в ванной (это была заначка на крайний случай. Когда пустела даже упаковка из-под тампонов, значит, намечался переезд). Деньги приходили всплесками, как кровь из свежей раны, и Деа не спрашивала, откуда они берутся, как никогда не задавала вопросов, чего Мириам так боится и от кого они бегут.
– Мы как ветер, – всегда говорила мать, приглаживая пальцами волосы Деа. – Пф-ф-ф – и исчезли. Ищи-свищи.
Мириам как-то не приходило в голову, что однажды Деа вырастет и захочет стать видимой. Что у нее появится желание иметь сотовый и друзей, которым можно звонить. Что ее заинтересуют приложения, фотографии и рингтоны. Вот почему Деа купила мобильный, пусть и пластмассовую дешевку, которую стеснялась доставать на людях