Припарковавшись через два коттеджа, у крыльца мистера Донохью, которому на пару с Бенни мы в детстве изрядно подпортили жизнь, я заглушил двигатель, но так и не смог открыть дверь. Выйти, сделать две сотни шагов и постучать. Всё, что мог – и дальше прогибать задницей сидение и сверлить глазами дыры в окнах родного дома. Сомнения – лучшие свёрла.
Пикап отца, как сообщник, выглядывал из приоткрытых ворот гаража. Любовь к большим машинам – это у нас семейное. Если он тут – значит, у отца с мастерской по-прежнему всё на мази. Может позволить себе уехать пораньше и сбросить всю работу на подчинённых. Мамина болезнь высосала всё из нашей семьи. Радость, уважение, деньги. Ничего не осталось. Лишь стыд, чувство вины, злость, да этот старый дом, который так и выпрашивал ремонта. Перекрасить фасад, подровнять перила на крыльце, оживить герань. Вернуть сюда счастье или хотя бы его видимость.
Чтобы спасти бизнес отца и помочь с медицинскими счетами, я отсылал домой почти все заработанные деньги. Но мой жест доброй воли расценили, как акт откупа. Может, так оно и было, раз я сбежал подальше, лишь бы не видеть, как умирает мама.
Пальцы всё крепче сжимали руль, пока я разглядывал окна и вспоминал всё то, что наговорил мне отец, всё то, что наговорил ему я в ответ. Бенни же сперва выступал нашим буфером, судьёй, что разводит боксёров по разным углам ринга, ведь мы сцеплялись раз за разом и в каждом раунде проливалась чья-то кровь. Но победил всё равно рак.
– Убирайся. – Последние слова отца ведь должны звучать не так. – Больше не хочу видеть тебя в своём доме.
И вот я здесь. Сижу и понимаю, что так и не наберусь смелости открыть дверцу, выбраться на мартовский холод и сделать эти чёртовы двести шагов.
В другой раз. Как самый настоящий трус, я потянулся к замку зажигания и стал поворачивать ключ, как в стекло вдруг постучали. Я дёрнулся, попутно вдавив кнопку клаксона на руле, отчего даже «форд» возмутился протяжным гудком.
Через стекло на меня смотрел Бенни. Глазами неверующего, который увидел божественный знак свыше. Всё такой же, каким его помню. Русые волосы чуть лохматее приличного, выдающаяся щетина, словно все лезвия в доме затупились, трещинки на нижней губе от холода и ветра. Болотно-серые глаза блестели опаской и злобой – такие чувства я теперь вызывал у собственного старшего брата.
Притвориться, что я его не заметил, теперь не получится. Я хотел было опустить стекло и оставить хоть какую-то преграду между нами в виде двери для надёжности, но это ведь Бенни. Когда-то между нами не было никаких преград, потому я поступил, наконец, как мужик. Открыл эту долбаную дверцу и вышел из машины. Из-за всей этой семейной чепухи даже забыл о колене и всем весом опёрся на левую ногу, отчего болевой спазм уколол каждый нерв в теле. Я поморщился, но Бенни не так принял мою недовольную физиономию:
– Настолько