– Искренне, беспредельно, по-детски восхищаюсь колоритной, классически построенной строкой, чарующей, завораживающей музыкальной рифмой, и строгим, без единой репризы, ритмическим рисунком стиха… Однако же, ведь доведется прочесть, услышать стихотворение, выполненное в полном пренебрежении к каноническим формам строения. Кажется, нарушение столь очевидно, а у поэта нет ни малейшего представления, элементарного понятия о законах стихосложения, пришедших к нам из бездны минувшего, от Тредиаковского… о поздних же и современных веяниях, изменивших течение поэтической строки – не может быть и речи… Автор, по всей видимости, и не подозревает о существовании оных. И вот однажды, совершенно нежданно, с пятого или, быть может, десятого прочтения вспыхнула строка, распахнулась как волшебный Сезам высоким, в прямом смысле этого слова, испепеляющим содержанием, шеломящим, непредвиденным ходом сюжетной линии… И это чарующее волшебство зримо, рельефно, почти осязаемо, озарено на продольном срезе психологического фона современности…
Николушка оценил взглядом ситуацию, и довольно отхлебнув из чашки круто заваренного чаю, продолжил:
– Нечто подобное мы испытывали при чтении рассказов Андрея Платоновича Платонова. Это о нём, позднее, с упоением замечали критики: «пленительная неправильность русского языка». Вспомните произведения Тынянова, Хлебникова. Казалось, творческие поиски последнего граничили с безумием! Минут годы. Пройдет время, прежде чем новое поколение поэтов возведёт экспериментатора в ранг непререкаемого авторитета. Маэстро.
Именно с вышеупомянутых позиций я воспринимаю поэзию моих друзей. И она, к счастью, отвечает высокому полёту предшественников.
– Есть публикации? – Юрий Петрович утерял императорский лоск и теперь походил на ополченца после Брусиловского прорыва.
– В Днепропетровской области бытует понятие «Поэтическая школа Днепродзержинска», – ликовал Николушка, – и представители её известны далеко за пределами области. Москва и Киев, Таллинн и Тбилиси, Казань и Саратов – вехи, где поэзия нашего города гордо заявила о своем существовании. И не только заявила, но и утвердилась на страницах печатных изданий.
Что с моей точки зрения, общего у совершенно непохожих по манере письма друг на друга Лернера и Злючего, Хмель и Закатиной, Шамрая и Городецкого?.. Прежде всего, их объединяет верность однажды избранному пути, серьезное отношение к поэтическому труду, долголетнее творческое учение. И как всякая сфера человеческой деятельности, данная наука неизменно сопряжена с ошибками, увечьями, разочарованиями, надеждами. Кроме того, не менее важный фактор единения – этика обращения со словом. Тот окаянный, проклятый Богом, возвышенный путь творческого поиска,