Изабель неловко за свою печаль. И неловко, что неловко за свою печаль – ей, у которой и любовь есть, и деньги. Она украдкой заглядывает в сумочку в поисках носовых платочков, ни в коем случае не роясь лихорадочно, нет-нет. И обдумывает вот какую вероятность: ведь это упадническое разочарование в каком-то смысле едва ли не хуже подлинного, законного, так сказать, отчаяния. Понимая, что такая постановка вопроса – сама по себе упадничество.
После того как Дэна с Натаном, осыпанных воздушными поцелуями и досвиданиями Вайолет, проводили до дверей, она спрашивает:
– Чем займемся?
– А чем ты хочешь заняться?
– Не знаю.
Пока Вайолет с Натаном не появились на свет, Робби полагал, что уж занятие себе дети всегда найдут. Поразительно, но, как выяснилось, ребенок, а уж Вайолет тем более, очень даже может поставить тебя в неуютное положение хозяина незадавшейся вечеринки.
– Хочешь, построим что-нибудь из кубиков? – спрашивает он.
– Хочу, наверное.
– Но не уверена?
– Да нет, можно и построить…
Она затрудняется вынести решение – вроде есть аргументы в пользу кубиков, они неплохи, как и игрушки вообще, но сейчас почему-то не годятся.
– Пойдем поищем что-нибудь у тебя в комнате, – говорит Робби.
Обычно Вайолет охотно идет хоть куда, даже к себе в комнату, но теперь приросла ступнями (точнее, балетками, тему обуви Робби еще не затрагивал) к половицам.
– А когда ты уходишь? – спрашивает она.
– Прямо сейчас. В твою комнату. С тобой вместе.
– Да нет, совсем уходишь когда?
Откуда возник этот вопрос? Разве Робби с Дэном и Изабель не условились ничего не говорить детям, пока Робби не выберет новую квартиру, где они смогут навестить его сразу же, в день подписания договора аренды? Ведь сколько Вайолет, да и Натан себя помнят, Робби всегда жил тут, наверху.
Должно быть, Вайолет подслушала. Попробуй-ка утаить что-нибудь от детей, для которых жизненно важно слушать и узнавать.
Порой, однако, кажется, что Вайолет знает больше, чем может знать. О дне знакомства Робби с Адамом, например (“Ты сегодня какой-то другой, дядя Робби”), или о дорогущих ботинках, которые Робби купил, а потом, раскаявшись, вернул (“По-моему, тебе нужна одежда покрасивей”).
“Господи! Надеюсь, она не экстрасенс” – так сказала Изабель.
– Я просто иду в твою комнату, – повторяет Робби. – Сейчас. С тобой вместе.
– Но ты вернешься.
– Если я когда-нибудь куда и уйду, моя лапушка, то вернусь обязательно.
Она кивает, но не убеждена. Правильно ли скрывать от Вайолет с Натаном, пусть и до поры до времени, правду о скором переезде Робби в другую квартиру? Не почувствуют ли дети себя обманутыми, узнав, что от них таились? Снова этот вечный, важнейший вопрос: оберегаешь ты детей или сеешь, как потом окажется, семена недоверия на всю жизнь?
Тут звонит домофон.
– Кто там, по-твоему? –