– В Туран.
– Туран? Иран? – Франграсьян картинно повел рукой вокруг. – Все это мое, не забывай.
Мануш-читра почувствовал, как внутри поднимается волна бешенства.
– Иран не твой. Хочешь, напомню?
Он не мог увидеть, как вздрогнул Франграсьян.
– Пусть нас рассудят боги. Устроим состязание. Твой лучший лучник, – он указал на стену, – против моего.
– Кто дальше выстрелит?
– …тот обозначит границу между нашими землями, и ни ты, ни я, ни наши потомки вовек ее не перейдут. Да будет Митра, хранитель клятв, нам в том свидетелем.
Мануш-читра задумался.
– Кого ты выставишь?
Он почти увидел, как Франграсьян ухмыльнулся. Конечно. Мог бы и не спрашивать.
– Я готов, – тихо сказал Эрехш.
Ты еще слишком юн, хотел возразить Мануш-читра. Ты не знаешь Франграсьяна. Но глаза Эрехша под сведенными бровями были полны такой непоколебимой решимости, что возражать он не посмел.
– Я согласен, – ответил он Франграсьяну. – Да будет так.
Эпилог. Выстрел
Солнце слепило глаза. Но Мануш-читра провожал стрелу Эрехша взглядом, пока та не скрылась в поднебесье.
Он не видел, как бросились воины к упавшему Эрехшу, вложившему в этот единственный выстрел все свое умение и всю свою едва расцветшую жизнь – потому что одного умения не хватило бы, чтобы победить потомка могучего Траэтаоны. Он не видел – и никто еще не видел и не знал – что стрела Эрехша, направленная самим творцом Ахура Маздой, долетит до самой горы Хванавант и в полете своем отчеркнет от Турана те земли, что захватил было у иранцев Франграсьян. Иран снова станет единым и победоносным, и иранцы будут ликовать и прославлять отважного героя, который пошел на смерть ради того, чтобы положить конец давней вражде.
Но все это будет потом. А пока Мануш-читра, с трудом сосредоточившись – перед глазами плыли цветные круги, мир казался белым, будто выжженным вспышкой – увидел только, как Франграсьян, так же задравший голову в небо, усмехнулся, покачал головой, опустил свой лук и оглянулся на него, Мануш-читру.
И сказал только:
– Ты победил.
II. Чужая вина
Пролог
Он уже смирился с тем, что умрет, но не так же…
Он ехал, сам не зная куда. Отец сказал, что больше не хочет его видеть, и ему ничего не оставалось, кроме как покинуть дворец. Он бросил поводья и отдался на волю своего коня. Вельможи, чьи земли он проезжал, наперебой зазывали его к себе, уверяли, что опала не продлится долго, превозносили искусство своих поваров и расхваливали достоинства своих дочерей. Он улыбался, но на все уговоры отвечал отказом и упрямо ехал дальше. Ему не хотелось навлекать отцовский гнев на головы этих, в сущности, ни в чем не повинных людей. Он-то знал, что отец его не простит.
Простит, потому что любит,