Холст на том месте, где был нарисован монокль, с сухим треском разошелся, и из дыры вползла толстая белая личинка, как нечестивая слеза. Мартейн с отвращением отвернулся и зашагал дальше.
Еще комната представляла собой паноптикум отрубленных и засушенных человеческих рук, которые, распластав пальцы, словно экзотические бабочки покрывали стены в строгом порядке. Угаин всегда отличались весьма экстравагантным вкусом в вопросах коллекционирования1.
Пыльная комната, похожая на кладовую, где копились, как отмершие частицы, старые, ненужные вещи. Перхоть древности лежала на сломанных статуях, старомодной мебели, детских игрушках, кипах одежды, в которую откладывала яйца моль. На полу, завалившись на бок, лежал волшебный фонарь. Мартейн вздрогнул, краем глаза заметив выступающее из тени хоботастое чудище, но тут же успокоился, признав в нем чучело гигантского муравьеда с когда-то роскошным, но теперь несколько полинявшим хвостом. Откуда-то он знал, что его привезла вместе с приданым совсем еще юная Ликейя, когда вышла за Гроциана и перебралась жить в Башню. Старая игрушка дочери волшебников, нежно-грустное напоминание о далеком, оставленном доме для боязливой девушки со смешным акцентом, мерзнущей в этих стылых стенах. Брачный договор, заключенный после скрупулезного изучения двух генеалогических древ, которые вот-вот должны были переплестись ветвями. На Мартейна вдруг нахлынула невыразимая печаль, и он дотронулся до свалявшегося черно-серебристого меха, но тут же отдернул руку, пытаясь изгнать из себя непрошенные эмоции-интервенты.
Снова плесневелый, заброшенный коридор, снова пролеты лестниц. Мартейн был так поглощен тяжелым, гранитным страхом замкнутых пространств, засевшим у него в груди, поэтому не сразу заметил, что за ним кто-то идет.
Легкие, почти неслышные шаги и звуки дыхания. Преследователь не торопился, но и не отставал. Лекарь хотел обернуться, но шея онемела, хотел остановиться, но ноги несли его дальше. Определенность была непозволительной роскошью для него. Напряжение и ужас росли. Мартейн едва сдерживался, чтобы не закричать, но кто-то соблаговолил сделать это вместо него.
Всю Башню до основания сотряс женский крик, полный невероятной боли. Стены и пол заходили ходуном. Мартейн слишком часто принимал роды, чтобы не узнать эти задыхающиеся, хриплые интонации. Он ускорил шаг. Его вдруг охватила незнакомая горечь.
– Посмотри на своего внука, – раздался женский голос за спиной.
Мартейн не хотел смотреть. Свечи у кровати роженицы не загорелись сами собой, а значит магического таланта у ребенка было как в чурке для колки дров.
– Посмотри же, – настаивал голос. – Больше у тебя шанса не будет. Бардезан сказал, что когда Грегор рождался… ну… он сломал там все, что только можно. Больше у Ликейи не будет детей.
– Я