– Я… я не понимаю. Она пряталась, и у меня было видение, будто волчица – это я, но в этом видении я узнала отца и… себя, – Женя с облегчением вывалила Повитухе не дававшие покоя воспоминания.
– А что ж тут непонятного. Встретились вы наконец. Всю жизнь она тебя опекала, а как случилась беда – она уж рядом. А что связь у вас сильная, так неудивительно – цыганская кровь.
– У волка? – девушка непонимающе нахмурилась.
Волчица подняла голову и ворчливо рыкнула на тугодумку.
***
Очнулась я под старым дубом на овраге, там, где похоронила нерожденного своего младенца. Бр-р, холодно. Ночь, падает снег. Пытаюсь встать на ноги – и падаю. Падаю носом в землю, чувствую резкий запах перегноя, хочу отряхнуть лицо от земли – что за черт? Рука не дотягивается. Поворачиваю голову и вижу… шерсть. Шерсть по всему телу. Не руки, а лапы. Когти. Я вскакиваю на четыре ноги и кружусь: так и есть, хвост на месте.
Падаю на землю и скрючиваюсь. Как ни странно, становится теплее. Пробую голос. Из горла вырывается волчий вой. Пытаюсь вспомнить, что произошло.
Иван, дочь, Повитуха! Вскакиваю и со всех лап бегу в вёску. Ого, как быстро я могу бегать! И вот уже дом. Темный, не горит ни одно окно. Сижу под лестницей, жду, навострив уши.
Скрипит дверь.
– Неупокоенной она осталась, – слышу мужской хриплый голос.
– Маша была цыганкой и похоронили мы ее, стало быть, по цыганским обрядам. Дочку я покормила и укачала. Будь ей хорошим отцом, сиротинушке.
Дверь закрывается. Слышу над собой тяжелую медленную поступь. Знакомый запах. Выхожу из-под лестницы. Повитуха вздрагивает:
– Так быстро?
Опускаю голову к земле и низко рычу, иду к старухе на полусогнутых лапах.
– Стой, Маша!
Останавливаюсь, но рычу все злее.
– Ты набор взяла? Обряд провела? Так что же ты рычишь? Жизнь я тебе спасла. Считай, подарила новую.
Поднимаю верхнюю губу и показываю старухе свои новые клыки – длинные и острые как сабли. Та пятится:
– Я видела твою скорую смерть! И была уверена, что Иван убьет тебя, как узнает о ребенке. Я хотела спасти тебя, дать тебе новую жизнь! А то, что выкидыш у тебя случится, да умрешь ты в родах второго – так на то воля божья. За жизнь платят жизнью. Твой первенец был не жилец…
Припадаю на передние лапы и думаю, вкусная ли такая старая человечинка.
– Ты умерла бы все равно, Маша. Мы похоронили тебя на обрыве, не думала я, что так быстро свяжется плоть с духом, но сильна ты. И теперь у твоей дочери есть мать. Не мертвая, а живая, – черные глаза старой сверкают торжеством, что она вообразила себе, что может смерть и жизнь менять местами?
Я сажусь на задние лапы и вою. Вою громко и тоскливо. Шавки по всей вёске вторят мне лаем и скулежом. Скрипит дверь. На пороге стоит мужчина с ружьем. Внимательно смотрю на него. Отворачиваюсь и бегу со двора. В спину мне так никто и не стреляет. Петляю по вёске.
Останавливаюсь