Я чёлн, работник моря.
Нет я не гений, подожди, я чёлн, работник моря, несу к устам твоим дожди, с холодного поморья. От этих дедов, баб, ребят, что крестик держат в изголовьях, глядя в окно, где звездопад, и мнутся старые зимовья. И лунный взгляд в серпе зрачка, да кудри златы от отца…, но видим старого сверчка, он от Акимова*венца. Предел Николин*, рубка в крюк, над кедрами взметнулся сруб, тут холод, снег, отнюдь не юг, теперь развалин конский круп. Зачем крушили жизнь у дна, там чресла мати, что земля, и корни, славы семена, славянства свечи, вензеля.
*Н. Клюев «Песнь о великой Матери»
ТАм был Белов В. И.
Коргозеро былинный край,
болот лесистый календарь,
там озеро из стари в старь,
живого небушка в нём рай.
Земли затерянная стать,
как Китеж в водах и крестах,
ходить, ходить не отыскать,
собачий лай в шести верстах.
Он деревушку охранял,
то быль, народный сказ, скандал,
в трёх соснах – деда пятерня,
загонит в пот, уйди вандал.
Тут дух, причастье и причал,
там тлеет смех, застигнутый врасплох,
для тех кто слово прокричал,
и в книжицу, на русский оселок,
и уволок, в Тимониху,
где Родина и светлый Бог.
На крыльце, на косяке.
На крыльце, на косяке
бабочка присела
солнце вякнуло в руке,
тень в крыло влетела,
повернулась в синеве
усики задела,
бабочка как человек,
двинулась на лево.
Всё богатство у неё
совпаденье плоти,
васильковое враньё,
на раскрытой ноте,
Приуныла, замерла,
ветреная право,
надо сфоткать вымпела
из морского права.
Сжала крылышки восстав
в женские причуды,
у коленок нет октав
замужем этюды.
Нежные почти духи,
синенький подснежник,
распечатали верхи,
то крылатых вежды.
Распахнула прилегла
в робкие качели
небом синим расцвела
став форматом цели.
Пернатые вот вот.
Пернатые вот, вот,
пока им только честь,
чирикает лишь бот
в стекло, что не учесть.
Съедаются снега
земля темна от бега
разделась до нага,
загар ища у брега.
Я тоже не спешу,
но притомилось око,
на белом напишу,
а там уже сорока.
Мозги на перекос,
от Гавриша прогноз,
рука коснулась кос
ты рядышком, до слёз.
Да, да свеча души
моя, руби с плеча,
не стою я гроша,
прогорк и для рвача.
О чувственная морось
на чёрный ствол и совесть,
зайдём под свод собора
свечи печальной повесть,
что пред святыми млела,
плаксиво возле веры,
запутавшись сгорела,
так разбивают сферы.
А