– А чё их жалеть? Они нас жалеют? – продолжает Тюмень.
– Никто и не жалеет. В бою. Но если уже не представляет угрозы, зачем? – настаивает Ваня.
Прошуршала в темноте обёртка, полетел к огню скомканный шарик. Кажется, шоколад «Офицерский», тридцать грамм. Хрустнула тихо плитка.
– А мне вот жалко. Те же русские, просто легли под пидоров, – вступает, прожёвывая, Шахид. Наверное, сердится, на сладкое потянуло. Он вовсе не шахид и вообще не мусульманин, погоняло по случаю. Говорят, оправданное.
– Значит, не русские, – хмуро усмехается Ваня.
Скрипнул от ветра тент. Снаружи тихо и опасно. Когда долбят, как-то даже спокойней – видно куда и от кого. Хотя вроде и уютно. Шелестит снаружи своей обычной ночной жизнью лес, шипят дрова в печке, ворочаются ребята.
– Всё согласно коневской жевенции, – добавляет Тюмень. – Как ты, так и тебе.
«…Избави нас, Арханегеле Михаиле, от всяких прелестей дьявольских. Егда услышишь нас, грешных рабов твоих мирмидонцев, молящихся тебе…»
Шахид хрустит ещё одной обёрткой:
– Не. Бойня какая-то. Не по себе аж.
«…Молящихся и призывающих тебя, ускори на помощь нас, и услыши молитву нашу. О, Великий Архангеле Михаиле, победи всея противящиеся нам…»
– А прикиньте, дети письма пишут, – мальчиковатый голос бурята Шивы, – листок разворачиваю, а там: «Победы, возвращения домой…», всё такое, и крупно так написано: «Дайте там всем пизды». Ну прикинь? Это ваще!
Кто-то хмыкнул в темноте.
– У меня всегда треугольничек под бронёй, у сердца. Это как смысл, – добавляет Шива.
«…Силою Честнаго и Животворящега Небесного Креста Господня…»
– Мне тоже детское письмецо попало, из головы не выходит, – мягко объявляет себя обветренный всеми войнами Михалыч. – Теперь с собой ношу. Бывает же, с ошибками пишут. Так вот, вместо «берегите» написано «берегитесь себя».
– Да уж, – постучал пальцами о лежак – Шахид.
«… Молитвами Пресвятый Богородицы, Святителя Николая Чудотворца, Святых Великомучеников Никиты, Ефстафия и мучеников…»
– Парни, слышали историю? – снова влезает Шива. – Десять дней наш трёхсотый лежал вперемежку с укроповскими. И там тоже оказался живой один. Так вот, они перевязывали друг друга. Наш так и выжил. Тот, хохол, умер. Десять дней парень снег ел, пока наши снова не зашли. Уже не в сознании был. Позывной «Бабка» вроде.
– Про эту войну лучше истории и не придумаешь, – тихо говорит кто-то из темноты.
«…Преподобных отец и Святых Святителей и всех Святых Небесных Сил…»
– А вообще, кто сказал, что война – это зло? – продолжает Тюмень.
– Ну… потому что ничего хорошего в войне нет, – отвечает за всех Михалыч.
– Ну