Каждый день подъём в шесть утра, обязательная зарядка, упражнения на спину, разминка шеи, осанка, это же главное – осанка, надо уметь держать спину и голову. Потом надо быстренько проглотить завтрак, приготовленный зевающей до хруста в челюстях мамой, и к девяти успеть к началу занятий.
Сегодня с утра первые два урока – физика и геометрия, потом два урока классического танца, вернее, выполнение упражнений у станка, которые здесь называют экзерсисом.
Занятия проходят у огромного, во всю стену зеркала, около которого ряд учениц, одинаково одетых и держащихся за горизонтально установленную палку, делают одни и те же движения. Командует этим действом Аделаида Сафронова, внимательнейшим образом следящая за каждой девочкой. Её взор непреклонен, она отбивает ритм тоненькой тросточкой и шуршащим голосом подаёт чёткие команды:
– Плие, плие, глубже! Антонова, глубже! Деми-плие! Ковалевская, спину держать! Деми-плие! Батман! Руденко, батман, а не пинок ногой! Ещё! Плие, плие, глубже! Внимание, антраша![4] Пошли по кругу! Резче, резче!
«Садистка тощая! Как будто не знает, что нам очень больно пальцы, так нет, будем задирать ноги до изнеможения…» – негодовала про себя Наташа, а всё равно старалась делать всё так, чтобы понравиться Аделаиде Викторовне.
Правда, через некоторое время девочка поняла, что это невозможно. Как бы прилежно ни исполнялись ею экзерсисы, в том числе и индивидуальные, Сафронова всё время казалась недовольной. Скорее всего, высота, с которой она бросала взгляд на усилия учениц, была соразмерна с тем уровнем совершенства, который преподавательница ожидала от своих подопечных.
Как-то измученная Наташа в воскресенье вечером, после окончания учебного дня, сидела на кухне и пила чай.
– Расскажи, что сегодня у вас было, – допытывалась Ковалевская у засыпающей дочери.
– Всё как обычно… – промямлила Наташка. – Сначала был урок музыкальных жанров. Изучали музыку эпохи Возрождения. Потом разминались у станка, потом танцевали в Мариинке.
– Ты танцуешь на сцене легендарной Мариинки, на той сцене, где танцевали Павлова, Кшесинская, Барышников! Дочь, ты прониклась этим духом высокого искусства?
– Прониклась, мама, прониклась! Ты мне скажи лучше: почему, как ни старайся, учителя на тебя смотрят так, будто ты им должна сто долларов и не отдаёшь? Ведь стараюсь, прикладываю все силы, а всё равно – то не нравится, это не так. А чтобы хоть за что-то похвалили, так этого нет никогда, в лепёшку расшибись – и то скажут, что, мол, мало растеклась по полу.
– Наташа! Как ни странно, то, что ты рассказываешь, очень хорошо. Не поняла?.. – улыбнулась Ольга Михайловна. – Если на тебя не повышают голос и не делают замечаний, значит, ты неинтересна! Поэтому реагируй на это нормально. Ты интересна!
– Странно