– Воин! В минуту опасности забыл даже и о револьвере.
– Что я поделаю с этим револьвером супротив его ружья! – шептал Николай Иванович.
– Да ведь у него ружье в чехле.
– В чехле, да заряжено, а ты ведь знаешь, что мой револьвер без патронов.
– Все-таки возьми его в руки… Ведь никто не знает, что он не заряжен. Возьми же.
– Я, Глаша, боюсь подойти. Смотри, у этого черта какой нож за поясом.
– Так ведь и у тебя есть ножик. Куда ты его задевал?
– Я, должно быть, впопыхах уронил его под скамейку.
– Ах, Николай Иваныч! Ну можно ли на тебя в чем-нибудь понадеяться! Ты хуже всякой женщины.
– Да ведь я, душечка, в военной службе никогда не служил.
– Подними же ножик.
– Где тут искать! Я, душенька, боюсь даже и наклониться. Я наклонюсь, а этот черт как хватит меня!.. Нет, уж лучше так. Сама же ты говорила, чтоб не спускать с этого разбойника глаз. А то нет, это положительно не разбойник. Смотри, он вынул из сумки грушу и ест ее.
– Да ведь и разбойники могут есть груши. Это не доказательство. Все-таки ты держи ухо востро.
– Да конечно же, конечно же… Я, Глаша, сяду. Ведь уж все равно, что стоя, что сидя…
И Николай Иванович, не спуская глаз с «разбойника», медленно опустился на диван около того окна, где стоял. Косясь на «разбойника», села и Глафира Семеновна. «Разбойник» взглянул на нее и ласково улыбнулся.
– Успокоились? – спросил он по-немецки. – Ах, как мне жалко, что я напугал вас во время сна.
– Тебя задирает, – прошептал жене Николай Иванович, не поняв, разумеется, что сказал «разбойник», и спросил ее: – Не понимаешь, что он бормочет?
– Откуда же мне понимать!
Не спускали с разбойника глаз супруги, не спускал с них глаз и разбойник. Сидели они в разных углах купе. Минуту спустя разбойник достал из сумки две груши, протянул их на своей ладони супругам и с улыбкой произнес: «Bitte». Глафира Семеновна съежилась, еще сильнее прижалась к уголку вагона и не брала. Николай Иванович протянул было руку, но жена остановила его:
– Не бери, не бери… Может быть, отравленные груши, чтобы усыпить нас.
– Ах, и то правда, – отдернул руку Николай Иванович. – А я хотел взять, чтобы не раздразнить его.
«Разбойник» не отставал, сидел с протянутой ладонью, на которой лежали груши, и повторял:
– Bitte, bitte… Ohne Seremonie…[97]
– Я, Глаша, возьму, но есть не буду, – сказал Николай Иванович, взял грушу и кивнул «разбойнику», пробормотав: – Данке…
«Разбойник» помолчал немного и опять произнес по-немецки:
– На следующей станции я освобожу вас от своего присутствия. Я буду уже дома.
Супруги, разумеется, ничего не поняли из его слов. Он все-таки показал им на уток и пробормотал по-немецки:
– Вот везу жене. Это мой охотничий трофей. In Russland giebt es solche Enten?[98] – задал он вопрос, поясняя жестами, но его все-таки не поняли и оставили без ответа.
Поезд