– Николай Иваныч… – тронула она наконец за плечо спящего мужа.
Тот пронзительно всхрапнул и что-то пробормотал, не открывая глаз.
– Николай Иваныч, проснись… Я боюсь… – потрясла она еще раз его за рукав.
Николай Иванович отмахнулся рукой и произнес:
– Пусти, не мешай.
– Да проснись же, тебе говорят. Я боюсь, мне страшно…
Николай Иванович открыл глаза и смотрел на жену посоловелым взором.
– Приехали разве куда-нибудь? – спросил он.
– Не приехали, все еще едем, но пойми – мне страшно, я боюсь. Ты так храпишь бесчувственно, а я одна не сплю, и мало ли что может случиться.
– Да что же может случиться?
– Я боюсь, что на нас нападут разбойники и ограбят нас.
И она рассказала ему про случай в отдельном купе на железной дороге, про который она читала в романе, и прибавила:
– И зачем это мы сели в отдельное купе?
Николай Иванович тоже задумался.
– Недавно даже писано было, что усыпляют на железных дорогах разбойники, хлороформом усыпляют, а ты спишь как убитый, – продолжала Глафира Семеновна.
– Да ведь я чуть-чуть… – оправдывался Николай Иванович.
– Как чуть-чуть! Так храпел, что даже стук колес заглушал. Ты уж не спи, пожалуйста.
– Не буду, не буду… Я сам понимаю теперь, что надо держать ухо востро.
– Да конечно же… Двери снаружи… Войдут – меня за горло, тебя за горло – ну и конец. Ведь очень хорошо понимают, что в Париж люди едут с деньгами.
– Не пугай, не пугай, пожалуйста, – отвечал Николай Иванович, меняясь в лице, и прибавил: – И зачем ты это мне сказала! Ехал я спокойно…
– Как зачем? Чтобы ты был осторожнее.
– Да ведь уж ежели ворвутся разбойники, так будь осторожен или неосторожен – все равно ограбят. Не пересесть ли нам в другое купе, где несколько пассажиров? – задал он вопрос.
– Как же ты пересядешь, ежели поезд летит безостановочно, как стрела, а купе наше не имеет внутреннего сообщения с другим купе?
– И то правда. Тогда вот что… Не вынуть ли мне деньги-то из кармана и не переложить ли за голенищу?
– А ты думаешь, что нападут разбойники, за голенищей