Первое, что кинулось в глаза Ваське, – это искусанные комарами и мошкарой лицо и руки отца. Он лежал на спине, широко раскинув руки, словно хотел кого‐то обнять в последний раз… Глядя на отца, Васька понимал, что смерть наступила несколько дней назад; может быть, даже в тот день, когда он уезжал от него. Понимая, что произошло с отцом, Васька всячески пытался сдерживать себя, но что‐то разрывалось внутри и горячим, жгучим потоком неслось наружу… Всхлипывая, он отвернулся и закрыл руками глаза…
Уже через час лодку доставили к заимке. Положив в кузов, на брезент, труп Тимофея, приняли решение отвезти его в сельскую центральную больницу. Мало ли что. Да и факт смерти нужно было официально засвидетельствовать.
Стало уже темнеть, когда машина подъехала к воротам больницы. С трудом достучавшись до дежурного врача, Васька рассказал ему о случившемся факте.
Не подходя и не осматривая труп, врач сказал, что надо везти его в морг, в районный центр, причём везти самим, так как их скорая помощь на ремонте.
– Как это везти? – неожиданно вмешался в разговор Потапенко. – Если вы не возьмёте труп, я сгружу его прямо здесь у ваших дверей. Посмотрите! – указал он рукой в сторону своей машины. – Куда везти на этой развалюхе, тем более в ночь. От этой машины уже за деревней колёса отвалятся, а вы хотите, чтобы я вез труп за пятьдесят километров. На кой хрен тогда вы здесь нужны?
– Сгружайте где хотите, – холодно и невозмутимо ответил дежурный врач, – труп я не приму, мне живых уложить некуда, а вы еще с этим… приехали тут.
– Может, нам похоронить его прямо здесь, в вашем палисаднике, – не унимался Потапенко.
– Это ваше право, где его хоронить, – отпарировал тут же врач. – Хотите здесь хороните, хотите вон за огородами – лично меня это волнует меньше всего.
И неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы не главный врач, случайно оказавшийся у больницы. Уже через час труп отправили на скорой помощи в районный морг.
Хоронили Тимофея через два дня всей деревней. Сменяясь раз за разом, мужики несли гроб на руках до самого кладбища, а такого удостаивался не каждый…
Громких речей не было, да и не любили в деревне это дело – лишнее говорить. Лишь Кирьян, стоя в стороне под высокой, размашистой берёзой, незаметно вытирал слёзы и тихо сам себе говорил:
– Эх, Тимофей, Тимофей! Кто же теперь‐то угостит меня рыбкой?..
Блистающее в солнечных лучах небо светилось и искрилось новой, неведомой никому жизнью. Играя где‐то там, далеко в вышине, всеми цветами радуги, оно наполнялось сладостными, чуть слышными, манящими звуками и пением высоко парящего жаворонка…
2007 год
Сельский учитель
Дети святы и чисты…
Сострадание есть высочайшая форма человеческого существования.
Был