Глава 7
Ветер проносится по комнате, едва не гася факелы. Раздается крик, и совсем другой голос наполняет комнату.
Что ты наделала? – воет он.
Отдергиваю руку от щеки мужчины, смаргиваю странное оцепенение, не отпускавшее меня с тех пор, как разбился мой самолет.
Что я делаю?
Прежде, чем я успеваю найти ответ, глаза мужчины резко открываются.
Отшатываюсь, зажимаю рукой рот, глуша крик.
Его радужки очень красивого коричневого оттенка – темные по краям, светлые, как бурбон, посередине. Он видит меня, и зрачки его расширяются.
Мемнон глубоко вдыхает, грудь его наконец вздымается. Несколько чешуек доспехов соскальзывают и падают на пол.
– Роксилана, – выдыхает мужчина, все еще глядя на меня.
От его голоса у меня перехватывает дыхание. Он больше не гулок, не бестелесен, он грубее и человечнее, что делает его еще более проникновенным.
Если бы желание было звуком, то только таким.
Его глаза словно пожирают меня.
– Ты нашла меня. Спасла.
Он все еще говорит на том языке, на котором сделаны надписи на стенах. Не знаю, что это за язык, не знаю, почему я понимаю его.
Мемнон садится, и еще десятки металлических чешуек падают с его груди.
Делаю шаг назад, потом другой.
Он кладет руки на край каменного гроба и поднимается.
О, Великая Богиня, он выходит.
Одним стремительным движением он выбирается из саркофага. Истлевшая одежда соскальзывает с его тела, чешуйчатая броня падает на пол звонким дождем.
Но ничего этого живой мертвец, похоже, не замечает; взгляд его не отрывается от меня.
А вот я замечаю – потому, что он оказывается передо мной обнаженным, и потому, что кожа его покрыта странными стилизованными татуировками, точно такими же, как резьба вокруг. Животные и цветы оплетают его руки, ползут по груди и шее, обвивают икры и взбираются по бедрам. Узоры есть и на животе, и, наверное, на спине, только я их не вижу. Чернильные рисунки словно бы тянутся от его рук и ног к самой сердцевине.
Он делает шаг ко мне, глядя на меня так, словно я – его воздух, совершенно не обращая внимания на то, что он почти голый, если не считать пары обрывков доспехов и одежды, прилипших к телу, точно льняные бинты.
– Я знал, что ты придешь, моя царица. – Воздух вокруг него колышется, насыщенный магией, которая заполняет пространство, гладит меня. – Я знал, что это неправда. Этого не могло быть. Такая любовь, как наша, попирает все.
Его слова пробуждают в сознании образы, не имеющие для меня смысла. Я вижу безбрежное, бесконечное море трав. Слышу хлопанье полотнищ шатров на ветру, цокот копыт. Кожа касается кожи, мерцает свет лампы, голос шепчет на ухо…
Я твой навеки…
Образы исчезают так же быстро, как и появляются.
– Vak zuwi sanburvak, – говорю я, не нуждаясь в магии, чтобы ответить ему на том же языке. Он тут, в моих костях.
«Ты ошибся».
– Ошибся?
Он