Но что-то тянуло к ксендзам как к представителям загадочного и неведомого мне мира. Когда представлялась возможность, я не избегал общения с ними. Сидя на каменной скамье за оградой костела, мы мирно беседовали. Я не вопрошал, а просто спрашивал. В моих вопросах не было и тени поклонения. Они были от любопытства. Пожилой пан Юзеф, более терпимый к моему с трудом скрываемому атеизму, спокойно отвечал на мои вопросы; молодой (не запомнил его имени) был агрессивен, но в горячих спорах я не чувствовал желания с его стороны обратить меня в свою веру. Ксендзы меня не охмуряли. Оба окончили что-то высокое в Ватикане, были широко образованы, во всякое случае, марксизм знали лучше меня. Споры касались в основном соотношения религии и науки. Я был, конечно, наивен в своих сомнениях относительно необходимости громоотвода для костела, который находится под божьим покровительством. Отношения между служителями костела и женщинами я деликатно обходил, хотя сомнения относительно роли ксендзовых экономок в их жизни глубоко сидели во мне. Как мужчина я ксендзов понимал. Однажды во Львове я издалека увидел молодого ксендза в цивильной одежде под ручку с хорошенькой девушкой. Тонзуру[8] тщательно прикрывал берет. Я перешел на другую сторону улицы и свернул в переулок. Мне не хотелось вгонять в краску моего оппонента в «научных» спорах, хотя это мог быть веский аргумент в мою пользу, как я ее (пользу) тогда понимал.
Расположением ко мне ксендзов я пытался воспользоваться для некоего просветления моих мозгов, погрязших в атеистическом невежестве. Меня не волновало разделение христианских церквей, не собирался я проникнуть в таинства веры. Я просто хотел узнать и понять, почему разделилось христианство, откуда пошли католицизм, православие, протестантизм, чем объясняется такая враждебность между ними? Как сочетается Библия и Евангелие – Библия, почитаемая христианами и иудеями, и Евангелие, почитаемое христианами и отвергаемое иудеями? Мне казалось, что лучших учителей, способных просветить меня, не найти. Говорили и об истоках антисемитизма. Пан Юзеф, более терпимый к моему невежеству, популярно рассказывал мне историю предательства Христа синедрионом, о роли Иуды, Каифы и Пилата. Эти два имени впервые я узнал от старого ксендза. Но в рассказе пана Юзефа звучали, как мне кажется и сейчас, нотки сочувствия и даже сожаления, что все так печально обернулось для евреев на тысячи лет. «Предательство Иуды, – говорил старый ксендз, – было неотвратимой каплей в чаше мучений, предстоявших претерпеть Христу за грехи человеческие… Действия Иуды входили в “сценарий” искупления грехов человеческих (я уверен, что ксендз употребил другое слово, но сегодня суть сводится именно к такому понятию), и он