Признаюсь, я любовался силой и несокрушимой уверенностью в себе этого человека. Он не менялся, несмотря на смену властей и режимов. Наши отношения не отличались ни близостью, ни даже теплотой. Он почитал меня как офицера, что вообще присуще полякам (я это чувствовал не только в доме, где жил, но и в селе: встречая меня, люди почтительно здоровались, а гимназисты останавливались и снимали свои форменные фуражки – конфедератки). Мне не всегда удавалось скрыть свое восхищение его силой и независимостью.
Отношения с паном Томашем неожиданно приобрели теплую окраску в день выборов в Верховный совет. Был конец февраля 1940 года. Зима еще не думала отступать. Мороз и солнце. Так и хочется написать: день чудесный. Из тех дней, очарование которых городской житель может ощутить в полной мере лишь в деревне.
С утра, как секретарь избирательной комиссии, я на участке. К обеду все село проголосовало, остался только мой хозяин. Агитаторы, не раз обращавшиеся к пану Томашу, не смогли его уговорить. Председатель комиссии, наш замполит Комаров, попенял мне. В обед я пошел домой и пригласил хозяина пообедать. Нам накрыли стол, я достал бутылку «Выборовой». День был праздничный, воскресный. Пан Томаш был польщен приглашением, не подозревая подвоха. Мы выпили, закусили, и тут я открылся моему визави. Ни слова не возражая, он вызвал к себе своего батрака Яцека, молодого парня, подозрительно похожего на пана Томаша, и велел ему подготовить к выезду парадные сани. Мы закончили обед. Хозяин отправился к себе. Через некоторое время пан Томаш появился в мундире времен Австро-Венгрии. Медали, полученные от старой императорской власти за сбор налогов, строительство дорог, пожарную охрану, за верную службу и еще бог знает за что, блестели на его груди, как новенькие, и позванивали. Сани, накрытые ярким ковром, стояли наготове. Пара сытых коней нетерпеливо топтала снег. Яцек в новом кафтане восседал на облучке. Мы сели, кони рванули с места и с ветерком подкатили нас к Народному дому. Я быстро соскочил, чтобы упредить пана Томаша и занять свое секретарское место. А он степенно сошел с саней, вошел в зал для голосования, получил избирательные бюллетени и, не раздумывая, разорвал их на глазах у всей комиссии. Обрывки полетели урну. Мы не успели ахнуть, как он уже вышел, сел в сани и уехал к себе. Ни в этот день, ни позже я не попрекнул пана Томаша. Он оценил это, и наши отношения стали теплеть.
Дела религиозные
Полковая школа размещалась в бывшем женском монастыре, строения которого были в общей ограде с костелом