Позже вечером Джейк вернулась в свой служебный домик, налила себе виски и угнездилась с блокнотом на коленях на коротком диванчике. После пяти экскурсий с паломниками по Храму ей сложно было разбирать витиеватые старомодные завитушки авторского почерка. (Она много лет не встречалась ни с кем, кто писал бы в такой архаичной манере, а в начальной школе в Дели ничего об этом не рассказывали.) Ей удалось пробежать глазами лишь пару страниц, потом голова стала склоняться на грудь, и те сюжетные нити, которые, как ей казалось, удалось распутать, запутались окончательно.
«Зря я тебя обнадежила», – сказала она себе, вставая с диванчика, чтобы положить блокнот в старую отцовскую картонную коробку, куда складывались все бесцельные семейные реликвии. Хоть она понимала, что этот дневник мог оказать огромное влияние на ее жизнь, к сожалению для Сайласа и его намерений, Джейк никогда не считала верным выражение «знать свои корни». Ведь корни по самой своей природе непознаваемы. Любой дендролог скажет вам, что корни леса дугласовых пихт простираются на многие километры. Они темные и переплетенные, спутанные и скрученные, их невозможно ни проследить, ни изобразить. Они часто срастаются вместе и даже общаются между собой, втайне делясь питательными соками и ядовитыми веществами. Поэтому на самом деле нет четкой разницы между одним деревом и другим. А корни их могут быть чем угодно, только выяснить, чем именно, невозможно.
Джейк пригубила виски, достала блокнот из коробки и открыла переднюю сторонку обложки. На ее обороте корявыми детскими каракулями печатными буквами было написано карандашом:
СОБСВИНОСТЬ УИЛО ГРИНВУД
Несмотря на сомнения по поводу истинных мотивов Сайласа и недоумение, вызванное непонятными названиями параграфов, на которые был разделен текст дневника, при виде имени бабушки – хоть оно было написано с грубыми ошибками – сердце Джейк чуть не выпрыгнуло из груди. Продолжая отпивать виски, чтобы скорее погрузиться в желанное забытье, она думала об Уиллоу Гринвуд, кем та была и что ее побудило отдать все свое состояние. Она думала об отце, пил он тоже или нет, и может ли так быть, что как раз это имела в виду мать, когда говорила о его «беспокойной душе». Если даже так и было, Джейк уже простила его. Возможно, она и сама была не против пропустить рюмочку, потому что ей по наследству достались его гены. Или потому, что в ее жизни его не было. Или, может быть, потому, что его гены привели к его отсутствию, она стала прикладываться к бутылке. А может быть, он чувствовал себя нежеланным