Мы сидим тихо и смотрим, как черная река течет мимо нас. Лаури подтягивает колени к подбородку. Он выглядит маленьким и беззащитным, как олененок на проталине.
– Самое красивое место в мире, – говорю я Лаури. – Слышал ли ты эту историю? Я, по крайней мере, не меньше ста миллионов раз в тысяче разных вариантов, вероятно, из сотни разных уст, и все они одинаково правдивы, – говорю и надеюсь, что Лаури засмеется. Но Лаури лишь молча смотрит на реку.
– К тому краю порога старый Арвиити пришел впервые, когда еще не был старым. Был невыносимо жаркий летний день, пороги все в камнях из-за засухи, а в воздухе полно оводов. Арвиити с мокрой спиной греб на лодке. В то время здесь еще никто не жил. Утье, священник экспедиции, вышел на берег и взволнованно что-то пробормотал по-французски переводчику Хелланту. Тогда Арвиити поднял глаза от порогов и впервые увидел это место. Берег был как из чудеснейшего сна, самое красивое место, которое он когда-либо видел. На обрыве стояла одинокая молодая ель, помилованная громом. Ее вершина была наклонена, а ветви раскинулись по сторонам. За елью поднимались корабельные сосны, группами, как готовый строительный материал, требовалось только срубить их, ошкурить и уложить венцами в сруб. Разноцветные бабочки танцевали на прибрежном лугу, а на берегу у кромки воды цвели кусты роз. Сиги хватали мотыльков с поверхности воды, в камышах разбойничала щука. Арвиити проделал маршрут до озера Миеконен, нес господские измерительные инструменты в гору и обратно, толкал лодку и в оставшееся время бил мошку. Когда через несколько дней они спускались вниз по реке, Арвиити вновь посмотрел на этот берег и решил, что вернется сюда.
– И потом он вернулся, с топором и скобелем в берестяном кузовке, – тихо произносит Лаури и переводит взгляд на меня. – А через пять лет за рекой поднялось десять строений.
– Именно так, – подтверждаю я и довольная глажу Лаури по щеке. – У Арвиити не было ничего, когда он пришел сюда, ничего, кроме мечты. У нас все же есть рига и скотина.
– И мечта.
– Да, и мечта.
Лаури опять повеселел, теперь он смотрит на игру воды между камнями. Но мне хочется плакать. Что осталось от самого красивого места в мире? Ничего. Эта ель. Придорожные леса фрицы вырубили и уничтожили. И река такая черная и страшная, как будто в один миг собирается поглотить все, что осталось. Розы не цвели прошлым летом. Мама сказала, что это из-за ели. Она слишком разрослась, и свет не проникает сквозь крону.
Отец где-то там, Вяйнё лежит раненый в военном госпитале в Хельсинки. Мне кажется, что мы никогда это не переживем.
Вспоминаю о куске хлеба в руке. Отрываю кусок торфа от комля ели и закапываю хлеб к корню.
Ель Арвиити, вот тебе кусок хлеба, ничего другого теперь нет. Скажи, почему ты о нас не позаботилась.
Я сидел за кухонным столом на ферме и смотрел на кружку с молоком. Художник изобразил на ней светлые, сливающиеся с фоном стволы берез.