– Он физически не смог бы, – отозвался я. Клавдий всегда делал то, что было в его силах, а большего боги от нас и не требуют. – А вот Калигула мог, но ничего не предпринял, просто наблюдал со стороны и забавлялся.
– И вот у нас император-воин! – воскликнул мой приближенный вольноотпущенник и с одобрением посмотрел на меня теплым взглядом карих глаз.
Эпафродит был сложен как бык, но при этом обходителен и приветлив. Почти все мои администраторы были вольноотпущенниками. Я так решил, потому что они, в отличие от сенаторов, не были амбициозными и надменными и действительно любили работать.
Эпафродит вернулся в город и постарался меня найти – это ли не лучшее доказательство правильности принятого мной решения?
В общем, у меня не было никаких сомнений в том, что, когда начнутся работы по восстановлению Рима, его помощь будет бесценна.
– Да уж, сам не ожидал, что во мне живет прирожденный воин, – с улыбкой признал я. – А теперь расскажи, что ты видел, когда возвращался в город.
– Я двигался с северо-востока, – начал Эпафродит. – На полях – скопления людей, многие нашли убежище в гробницах вдоль дороги. Все словно оглушенные этой бедой. Некоторые просто бродят по полям без всякой цели. Слышал, как люди призывали смерть, в слезах кричали, что потеряли все и теперь хотят избавления от страданий. Они просили дать им нож или яд или просто придушить их из жалости.
– Надеюсь, никто не откликнулся на их просьбы!
– А я надеюсь, что кто-то да откликнулся, – сказал Эпафродит. – Эти люди молили о смерти, жизнь уже ничего не сможет им дать.
– Но жизнь пусть совсем немного, но всегда может что-то предложить.
Смерть длится и длится, она никуда не денется, зачем спешить к ней навстречу?
Один поэт когда-то написал: «Когда-нибудь наступит день, в который ты неминуемо умрешь, а потом пройдет время, и ты будешь мертв уже очень-очень долго».
– Не спорю, императору ей всегда найдется что предложить, – согласился Эпафродит. – С другими это не всегда так.
– Цезарь!
Я обернулся. Передо мной стоял Кальпурний Пизон. Нас окружали почерневшие от сажи бойцы с огнем, и его появление на холме в великолепных чистых одеждах казалось неуместным.
Эпафродит дипломатично ретировался и растворился в толпе.
– Я молил богов, чтобы они тебя уберегли! – радостно воскликнул Пизон. – Некоторые начали распускать слухи о том, что ты будто бы ринулся на битву с огнем и даже забирался на охваченный пожаром Палатин.
– Все правда, – подтвердил я.
Пизон просто смотрел на меня, а я знал, о чем он в тот момент думал. Его красивое лицо выдавало его мысли: «Нет, любящий роскошь и поэзию император не осмелился бы на такое».
Но внук Германика и правнук Марка Антония осмелился.
– Да, это правда, – повторил я и выставил вперед руку с перевязанным ожогом так, будто это была моя награда за одержанную в битве