Учреждение оказалось огромным и метаться по нему можно было бесконечно, а потому единственное, что мне сейчас оставалось, это выпросить здесь – в 2096 году какую-нибудь работенку для себя. Потому что очень хотелось не пропустить рождение ребенка. Это именно та идея, которая на данный момент владеламоим сознанием. Необходимо успеть к моменту появления на светсына Илария, пока его не подменили и не унесли в неизвестном направлении. Бьюсь об заклад – не обошлось здесь без подмены.
Но все мои домыслы и идеи пока эфемерны. Ответов я почти не получаю. Быть может они зашифрованы в дневнике Илария или Загорского и я просто не вижу очевидного? А что, если к этим записям нужны ключи и их следует читать повнимательней? Ну что же – вооружаюсь лупой и, затаив дыхание, листаю дальше… Я уже вижу в дали тот дом, к которому должна была придти. Его огни, освещенную дорогу и заветные ворота.
Глава 3. Кошкино.
"В какой год отправили Елену, я даже не догадываюсь. Меня же оставили здесь – в 1922-м и поселили почему-то в глухой деревне, далеко за Псковом, с пессимистичным названием «Кошкино». Время было тяжелое. Все заботы сводились к поиску нормального пропитания. Хотя, признаюсь, в отличие от остального населения деревни, участь моя была весьма радужной. Мне полагался небольшой заработок за должность библиотекаря в крошечной избе-читальне, где проводил я два раза в неделю вечерние чтения утвержденных большевиками лекций. Темы лекций были мрачными: от проблемы кормодобывания до политического воспитания. Иногда я выбирал темы чтений на свой вкус, с удовольствием пересказывая и зачитывая слушающим произведения Пушкина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина. Но особой любовью у населения стали пользоваться романы Дюма и приключения Шерлока Холмса, за которые я частенько получал выговор от сельского комитета в лице хромого руководителя Василия Петровича Кузнеца.
Скупой и хитрый партиец виделся мне простым приспособленцем. Стриженая на французский манер черная полоска усов придавала его стареющему лицу неприятную моложавость. Занудный и вездесущий Кузнец умел достать до печенок, дурно пах и любил себя, свою жадность и неряшливость. А я был вынужден подчиняться его распорядкам и терпеть назойливые нравоучения.
Работа помогала мне отвлечься от плохих мыслей и тоске по Елене. Книги уносили в мир чудесный, но нереальный. Читали подолгу, несмотря на плохо отапливаемое помещение и дефицит света. Иногда собирались при одной лучине, но немногочисленная моя публика