Я направился обратно и, немного помявшись под дверью, решил, что самое лучшее, что можно предпринять в этой ситуации, это вернуться на свое место, закрыть глаза и, может быть, произойдет чудо… А если я в своем времени? Если мои мольбы услышали и вернули меня обратно? Но тогда я должен ехать в Москву, а не в Петроград. Сердце мое радостно забилось в надежде на подобный поворот и я смело вернулся в купе.
Брюнет увлеченно смотрел в окно и помешивал в чашечке кофе. Сложенная газета лежала на краю стола. И тут только я вспомнил про васильки. Их не было. Но это понятно… После той воронки все разбросало не пойми куда. Однако остальные принадлежности и мелочи купейного интерьера были четко на своих местах, словно здесь и не бушевал вихрь полчаса назад.
Брюнет посмотрел на меня так, будто знал очень давно и снова уставился в окно. Там, в пунцовых лучах стелющегося по самой земле солнечного света, огнем горела широкая река. Зрелище было потрясающее. И в самом деле, глаз не отвести.
Пользуясь моментом, я бросил взгляд на дату газеты. 27 ноября 1922 года. Мне оставалось надеяться на чудо. Но лишь только я присел поближе к окошку, лишь только собирался закрыть глаза, как в купе постучали. Заглянула девушка со стриженными выше плеч волосами, улыбчивая, в лиловом платье.
– Простите, – обратилась она ко мне, – можно вас на минутку.
– Конечно, – ответил я и приготовился внимательно ее слушать, но девушка поманила меня рукой. Я тут же последовал за ней, вызвав этим заметное раздражение в моем новом попутчике.
Девушка провела меня в свое купе и назвалась Дуней. Купе было большое, специальное. Ехали они всей семьей. Молодые еще супруги с дочкой лет трёх, двое подростков – девушка и юноша, а ещё упитанный, очень подвижный мальчик. Все они оказались сестрой и братьями молодожена. Девушка же, пригласившая меня, помогала паре с ребенком и кажется мне, была с ними давно, так как почиталась, как член семьи.
Стоило мне войти, как лица их просияли трудно скрываемой радостью, причина которой была мне не ясна. Но что самое поразительное – они знали меня и мое новое имя. Я был очень осторожен, а потому рушить подобную иллюзию не стал, решив, что вернее будет просто наблюдать и впитывать полученную информацию. Возможно, она еще пригодится мне.
Хотя, стоит признать – семья была очень странная. Но геотами – врагами, о которых упоминал Загорский, назвать их я не мог никак. Однако… много ли я знаю геотов? Ровным счетом ни одного… Они сразу назвали меня Петром и рассказали свою печальную историю о том, что дом их сгорел и жить им теперь негде. Отец пропал, двое младшеньких – брат и сестра, а так же мать, умерли от неизвестной болезни, а тетя Настя все еще тяжело больна. Они вели свое повествование так, словно я должен был понимать их и хорошо знать всех, кого они назвали. Перечить им я снова не стал. Они спросили, куда я еду и почему один?
Я сказал, что еду в Петроград, что очень их удивило,