Дети не отставали от взрослых в сельскохозяйственных заботах. Они пропалывали сорняки долгими часами под жарким солнцем, и капли пота вороватой струйкой стекали в складках их одежды и по напряженной выпуклости лба. Тяжелые ручки леек оттягивали руки, вода расплескивалась на голые ступни и земля, почувствовавшая притяжение влаги, уверенно гнездилась между пальцев. Дети пытались обмануть более сложный ход работ и тайно включали ледяной шланг для полива растений, но это было категорически запрещено. Овощные культуры не любили зябкого прикосновения ледяной воды, они благосклонно принимали только воду, щедро впитавшую в себя тепло солнца в бочках. Дети смеялись, обливали друг друга из резиновой, дрожащей кишки, их загорелые тела шумными бросками заполняли собой дачный участок. Услышав детские проказы, бабушка Антонина Михайловна прибегала из кухни, где находилась почти постоянно у плиты, которая была ее алтарем и смыслом жизни, и кричала, размахивая полотенцем:
– Ах вы, паршивцы! Поймаю – надеру уши. Только попробуйте еще раз не послушаться – посажу в угол на гречку.
Ее сухая фигура, с гордой осанкой и перекошенным от ярости лицом, стремительно приближалась, хватала ближайшего из детей за край растянутой майки, выгоревшие вихры волос, грязные лодыжки и хлестала полотенцем по доступным местам. Дети скользили, увертывались, крутились в недостижимом круговороте тел. Пульсирующий, дрожащий страх внезапно сменялся взрывами смеха. Бешенство бабушки веселило их после ледяного душа, мятежной волной накрывая с головой. Летний воздух заполнялся визгом и переливался через край.
Бабушка редко улыбалась. В ее многодетной семье она всегда была старшей. После смерти отца, расстрелянного в годы войны, ее детство подошло к концу, так и не начавшись. Ей было четырнадцать лет. Мать сидела на лавке, раскачиваясь, воя раненым зверем и не реагируя на последующие события вокруг. Младшие братья и сестры плакали, не понимая, что происходит с человеком, на которого они всегда рассчитывали в равномерной уверенности каждого нового дня. Маленькая Тоня не проронила не слезинки, сердце ее застыло и оборвалось, взгляд стал пугающе уверенным.
Она знала, как поступить. Всегда планировала свою жизнь, не позволяя тревогам ослабить ее дух. Инстинкт самосохранения, такой цепкий и властный, разрушал моральные барьеры. Тоня прекрасно училась до начала войны. Она преуспевала в математике, удивляя учителей непогрешимой скоростью своих решений. Девочка великолепно показала себя в изучении иностранного языка. Он был немецким. Сжав волю в кулак и заглушив панический страх, девочка направилась к зданию клуба, где размещались немцы. Тоня знала, что врагу требуется бухгалтер, знающий русский и немецкий языки. Судьба ее была решена.