пятые точки не покалечили своими трясущимися руками и неуклюжестью попыток. А народ за дверью, видимо, в курсе, что студентов привели руку набивать. Никто не торопится на прием, все норовят попасть под иглу опытной садистки. Ну, мы уже совсем отчаялись, народ-то за дверью неглупый, к нам под руку никто не желает добровольно залазить. И вдруг заходит какая-то ледащая старушонка. От горшка два вершка, сморщенная, как печеное яблочко, но вся из себя такая заводная. Мы ее приглашаем на прием, а она тонюсеньким голосочком: «Нет, милая, я пока понаблюдаю, а немного позже решу, кому доверить мой жизненно важный аппарат». Посидела она в уголочке, выждала момент, а потом как рванет в мою сторону! Юбку в момент задрала, панталоны спустила к полу, а глаза зажмурила. Ну, врачица ей сочувственно: «Мать, ты бы лучше ко мне, не ровен час, неверно введет, откачивать будем. Стара ты слишком, не подходишь для пробных бросков». В ответ бабулька лишь шустро скрутила ей дулю и сказанула… ой, девочки, сейчас от смеха на пол упаду… говорит, короче, важным таким голосом независимого эксперта: «Не надо мне, девонька, пургу втирать. Я не первый год замужем и сразу вижу, кто опытен в этом деле, а у кого рука, как у козла нога. Вот эта сестричка перед каждым клиентом попу крестным знамением освящает. Ведь заметно, что всей душой относится к процедуре. Не чета твоим равнодушным уколам безбожницы». И снова повернулась ко мне всем тылом своего убежденного естества. А надо заметить, я перед каждой процедурой расчерчивала поверхность задних половинок йодом на четыре равные доли, чтобы не ошибиться. Это и вызвало со стороны опытной чертовки благосклонность к моей работе.
Громким звоном рассыпался по всей комнате смех девушек. Даже полная и круглолицая Света, вечно пребывающая в состоянии угрюмой меланхолии, беззвучно тряслась скрипом пружинящей кровати. Истории из их медицинской практики каждый день таили в себе бездну анекдотичных происшествий. Каждая из девушек неизменно возвращалась с занятий с забавной историей. Вдруг Танечка снова вскинулась, но уже в другой угол комнаты:
– Сонечка, до чего же ты сегодня хорошенькая! Будь я мужчиной – влюбилась в сию же минуту, обожала бы-преобожала и носила только на руках!!
Соня тихо улыбнулась. Соня была бабушкой Лили. Ужасы голодного детства разучили ее смеяться громко, во всю силу открытых чувств. Она еще только училась веселиться, но еще не привыкла радоваться по-настоящему. Девушка была похожа на стянутый при заморозках бутон, в плотной темноте которого таилась буря нерастраченных чувств. Соня действительно была удивительно хороша в скудном свете этого тесного улья. В то время все девушки старательно укладывали свои волосы в измятые полоски папильоток. Ей это было ни к чему. Ее волосы, волнистые от природы, рядами волн обрамляли чистоту лица, миловидного и правильного. Огромные голубые глаза открыто и строго смотрели на внешний мир. Белая украинская сорочка, так ладно облепившая ее тонкую талию, расцвела у ворота дивной вязью черно-алых вышитых
