А раньше, в годы моего детства, Зеленый остров, не затопленный теперешней Волгой, был огромными угодьями со своими лесами, полями, речушками и озерами, с такими названиями, как «Круглое», «Щучье».
По осени туда стремились городские охотники на утиные зори и вальдшнеповую тягу. Там же раздавали и участки под бахчи, картошку и огороды. Все это хозяйство требовало ухода, и потому каждое воскресенье толпы огородников устремлялись на Зеленый, чтобы успеть, обернувшись за день, как можно больше сделать на своей делянке. Оно и понятно: хоть небольшой, но участок. И та же грядка огурцов, десяток кустов помидоров, пара грядок лука или дружные всходы картофеля требовали и окучивания, и полива, и прореживания от сорняков.
Потому-то в страдную жаркую пору мы, то есть бабушка, мама и я (тетки мои не были большими охотницами до этого дела, а дед и вовсе своей обязанностью считал лишь посадить и убрать урожай), рано-рано утром отправляемся на берег Волги к пристаням, захватив с собой тяпки, ведра и нехитрую снедь, чтобы поспеть на один из первых речных трамвайчиков, курсирующих между городом и островом.
Но на берегу у пристаней уже яблоку негде упасть. Желающих плыть на остров – море, и речники не справляются. Однако отчаиваться рано, потому как тут же у дебаркадеров, уткнувшись носами в песок, стоят частные лодки-гулянки. Их владельцы, зная о великом спросе на водный транспорт, по воскресеньям утром времени не теряют и, по-деловому подойдя к этому вопросу, делают свои деньги.
– Кому на Сазанку? – слышится с одной из лодок. От очереди отделяется десяток-другой желающих и устремляется к ней. Зевать не приходится, если хочешь уехать. Людей много больше, чем лодок.
– На Шумейку желают? – орет только что подъехавший малый – косая сажень в плечах.
На Шумейку, конечно же, желают, и лодка вмиг заполняется людьми.
– Зеленый. На Зеленый кому? Этой фразы довольно, чтобы лодку начали брать штурмом. Каким-то чудесным образом и мы трое оказываемся в ней, со всех сторон стиснутые такими же спешащими огородниками. Лодка оседает все ниже и ниже, и вот уже нет никакой возможности принять на борт хотя бы одного человечка, а желающие все лезут, как-то умудряясь протиснуться между ведрами, лейками, узлами и лопатами, тяпками и граблями.
– Все. Хорош. Мать вашу… – орет хозяин, которого все равно никто не слушает. Ему с силой приходится стаскивать с рундука лишних пассажиров. В лодке шум и ругань. – Куда ж ты своей лейкой тычешь мне в живот? Я те грядка, что ли?
– А ты сдвинь его в сторону. Всем ехать надоть,
– Это живот-то сдвинуть? Ну сказанула… Чего ж тебе это [битая ссылка] стул, что ли. Убери, говорю, лейку!
– Куды ж мне ее?
– А хоть куды…
– Гляди-ко, расселась. Ишь, цаца! Небось потерпишь чуток. Я твои ведра на своих ногах терплю…
– Эй,