В институте между тем продолжалась осенняя сессия первого курса – лекторы читали или бубнили свои лекции, студенты делали вид, что внимательно слушают. Впрочем, не все вылетало из другого уха, кое-что из услышанного запомнилось надолго и вспоминается до сих пор. Например, на лекции по литературе двадцатого века Владимир Палыч Вольнов интересно заметил, что поэзия должна быть прозрачной, как вода в Байкале, но одновременно и глубокой – до дна рукой не достать. А перед перерывом на обед, завершая лекцию о средневековье, Владислав Александрович Контрин напутствовал студентов словами «До встречи в аду!» – следующее занятие должно было начаться разбором Дантова «Ада».
Бесплатный обед, которым так гордился наш вечно чему-то ухмыляющийся усатый ректор, оставлял желать лучшего. На первое обычно давали скучные щи или – верный признак дешевизны – суп из перловки, на второе – макароны с зеленоватыми сосисками, да еще был набивший оскомину теплый компот из сухофруктов. Я чаще всего воздерживался от принятия такой пищи или отдавал что-нибудь Наине по ее просьбе – она уплетала институтские обеды за обе щечки.
После занятий я провожал ее в МГУ (от литинститутской общаги уважающей себя девушке лучше было держаться подальше), или мы отправлялись бродить по окрестностям – на улицу Строителей (через несколько лет я ездил сюда к одной своей любовнице, фригидной студентке-заочнице высоченного роста), проспект Вернадского, куда-то еще. Шли, держась за руки, почти не разбирая дороги, уходили от Университета в любую сторону, возвращались, кружили у здания Второго гуманитарного корпуса, где Наина время от времени подрабатывала у старшего брата, бритоголового амбала, державшего в фойе книжный развал. Темнело все раньше, и на смотровой площадке, куда мы обычно забредали, чтобы целоваться, вечерами дул уже сильный, пронизывающий до костей ветер.
У меня все сильнее болело в паху, а долгожданное событие никак не происходило. То у Наины ночевал ее брат, то в соседней комнатке происходила драка, и мы убегали на лестницу. В выходные Наина всякий раз уезжала в свое Протвино, к матери и сыну я несколько раз сажал ее в междугородный автобус у метро «Южная». Загвоздка была еще и в том, что мне никак не удавалось выпить с Наиной – она при мне не притрагивалась к спиртному, а я оказался совершенно не способен без него обрести должную решимость.
Так продолжаться дальше не могло. К тому же опытная и смазливая Наина знала гораздо больше о поцелуях и объятиях, чем неуклюжая Маша. Она обвивалась вокруг меня змеей и засовывала свой язык так глубоко в мой рот, что чуть ли не облизывала гланды. И она не стояла, как пень, а все время двигалась, двигалась, елозила промежностью по моему выставленному вперед бедру. Разумеется, и речь ее была совершенно другой. Раскрасневшаяся, безумно желанная, она шептала мне в горевшее огнем