– Ну вот, теперь я поняла, что вы меня не морочите. – Регина Петровна снова засмеялась. – Сашка – это и правда Сашка. Хоть он и с Колькиным поясом. Теперь рассказывайте… Вы же что-то хотите рассказать, да?
Сашка посмотрел на Кольку и кивнул.
– Как вы, милые мои, жили? Я ведь боялась, что вы сбежите! Вы ведь хотели сбежать? Сознавайтесь?
– Хотели, – сказал Сашка.
– Страшно было, да?
Братья не ответили. И так понятно.
Регина Петровна посмотрела на них долгим задумчивым взглядом, и они потупились.
– Мне тоже было страшно, – просто сказала она.
– Вы их… Вы видели? – Сашка уставился на воспитательницу.
– Видела.
– Вот! – воскликнул Сашка. – А я знал!
Регина Петровна долила братьям чай и себе долила. Подошла к окну, задымила папироской. Когда она прикуривала, братья заметили, что руки у нее дрожат.
– Слава богу, хоть папирос достала, – сказала она, глядя в окно и глубоко затягиваясь. – А тогда… Что-то долго не спалось, у меня горел свет. А потом они встали за окном… Трое. А с ними еще мальчик. Окно распахнулось, вот как сейчас, а я даже не поняла ничего. Стоят трое и смотрят на меня, на мои руки, я папаху кроила. А я на них смотрю… А потом…
Регина Петровна еще раз затянулась, потом достала другую папироску, прикурила от первой, а эту, сгоревшую, бросила за окно.
И снова курила и молчала. Раздавила папироску о блюдце и вернулась за стол.
– Милые мои, дружочки… Вы что же конфет не едите?
– Мы уже, – сказал за обоих Колька. – А что – потом?
Регина Петровна задумалась, прикусив губу. Будто опомнилась и посмотрела на братьев:
– Да. Да… Только это никому, ладно?
Братья кивнули.
– Мне велели… Приказали в милиции – никому. Так вот, они наставили ружье прямо вот сюда. – Она указала на лоб. – А мальчик дернул взрослого за локоть, думаю, что это был его отец. И ружье выстрелило мимо. Мальчик опять что-то ему крикнул, и тогда мужчина посмотрел на меня и заорал по-русски: «Ухады! Убирайся! С этими…» – и стволом на детей. Я к дверям, потом вернулась, схватила мужичков в охапку… А они всё на меня стволом, куда я – туда и ствол… может, они боялись, что я закричу? А я как выскочила во двор – сразу и взорвалось… Все там сгорело… И ваша папаха тоже сгорела. А дальше беспамятство какое-то. Ничего не помню. Только слово это застряло: «Ухады!» И ружье повсюду за мной. Я его и сейчас вижу.
– Они Веру убили, – сказал Колька. – Она в кабине сидела. Ей сердце пробили, а она побежала, потом упала.
– А меня пожалели… Почему? Я об этом в больнице все время думала. А когда меня допрашивали, велели об этом не говорить. Вообще ни о чем не говорить. Мол, бандиты – выловят их, и дело с концом. Только я думаю… Не надо было папаху трогать.
– Почему? Не надо?
– Не знаю. Не надо,