Целый ряд причин мог обусловить такое, казалось бы, вопиющее нарушение принципов имперского судопроизводства. Во-первых, восстание Наяна по сравнению с предыдущими гражданскими войнами носило локальный характер, поскольку происходило во владениях самого Хубилая и, вероятно, рассматривалось им как «внутреннее дело», не требующее участия в процессе других улусных владетелей (тем более уже около двух десятилетий отказывавшихся подчиняться хану). Во-вторых, по мере выхода из-под его власти других улусов Хубилай все больше приобретал черты китайского императора провозглашенной им же в 1271 г. династии Юань и, соответственно, определяя судьбу Наяна, опирался не столько на монгольские имперские, сколько на китайские уголовно-правовые и процессуальные принципы (тем самым подтверждая обоснованность обвинений, адресованных ему участниками Таласского курултая). По средневековому китайскому праву за мятеж против императора следовала смертная казнь самих мятежников и членов их семей [Кычанов, 1986, с. 117–118]. Что же касается столь быстрого приведения приговора в исполнение, то оно могло объясняться «военным положением»: сторонники Наяна после его поражения не сложили оружие, и последние из них были разгромлены лишь зимой 1289–1290 гг.
Однако самой важной причиной столь короткого разбирательства, как представляется, было стремление Хубилая возложить всю вину на Наяна и, покончив с ним, простить его приверженцев, которых он надеялся вернуть на свою сторону. Таким образом, хан преследовал цель, прямо противоположную той, которую ставил в процессе по делу Арик-Буги, почему и не пожелал выслушивать показания пленного князя с обвинениями в адрес своих соратников. Согласно «Юань ши», другие потомки братьев Чингис-хана, захваченные вместе с Наяном, были отправлены в войска на границах владений Хубилая, «чтобы участвовали в сражениях и своей старательной службой отплатили за доброту [смягчения наказания]». Население восставших провинций не только не подверглось репрессиям, но и, напротив, было освобождено от ряда налогов и повинностей в пользу государства [Анналы…, 2019, с. 500–501][48].
Итак, как видим, существенное изменение политической ситуации в Монгольской империи и, отчасти, имперской идеологии привели к отказу монарха Чингисида от соблюдения целого ряда принципов процессуального права, установленных его предшественниками в период единства империи.
Ярким подтверждением новой тенденции в развитии судебного процесса на имперском пространстве стало последнее из анализируемых в данном параграфе дел – решение о судьбе Байду, потомка Хулагу, занявшего и потерявшего престол ильханов в ходе очередной гражданской войны.
В персидской придворной историографии Байду характеризуется как узурпатор, и это не удивительно: