– Я не могу убедить тебя остаться, – со слезами шепчет мама мне на ухо, – и я буду бояться за тебя каждую минуту. Пожалуйста, Имани, береги себя. Ты глубоко меня ранила, но ты моя дочь. Я всегда буду тебя любить.
Вскоре после этого я ухожу, ведь если задержусь, то вина и тоска по дому уничтожат ту малую толику мужества, что еще во мне осталась. Я подъезжаю верхом к святилищу, с переполненным сердцем и тяжелой головой, гадая, не в последний ли я раз видела семью.
У ворот меня встречает тетушка Азиза. Форменная бежевая туника с поясом ей к лицу, но само оно осунувшееся, мрачное.
– Удалось поспать? – спрашивает тетушка, когда мы идем по мощеной дорожке через высокую траву.
– Немного. Тебе с этим тоже, как понимаю, не свезло, тетушка.
– В наших обстоятельствах довольно трудно дать разуму отдых. – Она бросает на меня взгляд. – Как сестра восприняла новость?
Содрогаюсь, вспоминая мамин гнев.
– Не очень хорошо, – признаю я.
Невероятно, но выражение лица тетушки почти не меняется. Она кивает.
– Назначенный отряд собрался у казарм.
Я хмурюсь, замечая парящего в небе черного сокола:
– Уже? Но инструктаж назначен на рассвете.
– Они хотели успеть еще немного потренироваться.
– Они?.. – спрашиваю я, провожая сокола взглядом.
Слишком крупный и видный для посыльной птицы, больше похожий на такую, какую использовал бы зверовидец.
– Лазутчики, как Афир, – отвечает тетушка, и я удивлением возвращаю все свое внимание ей. – Понимаешь, после того как он исчез, я предложила выбрать нового лазутчика, но Совету пришлось признать, что в исчезновении Афира сыграли немалую роль тяжесть вылазок вкупе с оторванностью его от других. На этот раз мы решили обучить не одного лазутчика, а сразу трех. Они будут тебя сопровождать. – Тетушка прочищает горло. – Вообще-то, ты должна их знать… возглавляет отряд старший сын Байека, Таха.
Я запинаюсь о собственные ноги и лечу в ближайший куст. Но тетушка успевает схватить меня сзади за тунику и дернуть обратно.
– Не ушиблась?
Я неуклюже поправляю тунику.
– Нет, нет, я в порядке. Ты сказала… Таха?
К моему вящему огорчению, тетушка кивает.
«Таха», – повторяю я про себя. Оно обрушивается лавиной, это отвратительное осознание: я вынуждена отправиться в проклятые земли бок о бок с тем, кто откровенно меня не любит, и полагаться на него, чтобы выжить. Какая ирония. Да я б скорее положилась на скорлупку от фисташки. И с тем, какого невысокого мнения обо мне Байек, я уверена: Таха будет одержимо высматривать, не оступлюсь ли я где-нибудь. Например,