– Почему?! – вопрошаю я. – Что именно делает меня такой угрозой?
В тишине, которая следует за этой вспышкой, мое тяжелое дыхание звучит мучительно громко. Таха по-прежнему безмятежен. Подобно реке, осознаю я, что бы ни сотрясало его глубины, он уверен, что будет упрямо, высокомерно течь, пока не сметет, не размоет все на своем пути.
– Очень просто, – говорит Таха. – Твой брат может не пожелать вернуться, значит, потребуется захватить его силой. Движимая жалостью, ты будешь неспособна предпринять все необходимое, чтобы его вернуть. Вероятно, он даже склонит тебя оказать ему помощь против нас.
– Байек, – зовет с другого конца комнаты Акиль. – Твой мальчик выдвигает очень серьезные обвинения.
Байек не просто это знает, он этим упивается. Великий заим как никогда близок к улыбке, а я как никогда близка к пониманию его истинной, ужасающей натуры. Он клин, вогнанный в Совет, и даже со всей их мудростью и влиянием они не знают, как с ним бороться.
Вдруг мной овладевает все, чего я боюсь и в чем нуждаюсь, скручивается, выворачивается в стремлении разорвать меня на части. Я злюсь, но у меня горят щеки. Я полна решимости, но заикаюсь, когда начинаю говорить.
– О-осторожнее в речах, Таха. Я люблю брата, но не иду на поводу у эмоций. Мой долг перед нашим народом и Великим духом превыше всего.
– И все же ты шантажировала Совет. Докажи, что не ставишь благополучие брата выше нашего. Скажи, где он, и позволь нам защитить Сахир от его безумия или злого умысла…
Внутри меня извивается что-то мерзкое и ужасное, будто я стала яблоком и в моей гнилой сердцевине засел червяк. Я бросаюсь вперед под вздохи Совета и хватаю Таху за тунику.
– Мой брат в сто крат лучший лазутчик, чем ты когда-либо станешь, чурбан! Еще раз усомнишься в его или моей преданности нашему народу – и обещаю, ты пожалеешь.
Что-то в его безучастном взгляде наконец меняется.
– Не ходи с нами, если понимаешь, чем для тебя все кончится, – говорит Таха так тихо, что слышу его я одна. – Я серьезно.
– Азиза, пожалуйста, – произносит Байек и бросает взгляд на остальных заимов, будто ждет помощи, будто крошечный Акиль сумеет разнять меня и Таху быстрее, чем сам великий командующий.
Но меня не обмануть. Это прекрасная возможность выставить сына и его самого непоколебимо принципиальными, а меня – более чем угрозой, и Байек вцепился в нее руками и зубами. И тетушка на этот театр купилась.
– Довольно, Имани. Отпусти Таху.
Первые слова, с которыми она обратилась ко мне на этом возмутительном собрании, – и те в защиту этого чудовища. Не меня, не Афира. Тетушка обладает огромной властью над Калией, но не считает нужным использовать ее против Байека? Я не понимаю тетушку. Я больше никого не понимаю.
– Сейчас же, – приказывает она.
Таха заслуживает полета в окно, и единственная причина, по которой я до сих пор не оказала нашему обществу подобную услугу, заключается в том, что так я лишь усложню себе поиски Афира. Я отпускаю Таху и опускаюсь на колени перед его гнусным отцом, произнося слова, обжигающие