Здравствуй, мать, сказал он.
Подбородок у нее зарябил и задрожал снизу. Коря, проговорила она. Коря…
Но тот сын, к которому она взывала, едва ли вообще присутствовал. Онемело следил он, как складывает руки на столе. Слышал ее голос, далекий, брошенный. Не начинай, пожалуйста, плакать, сказал он.
Видишь руку, вскормившую змею. Тонкие скрепленные трубки костей у нее в пальцах. Кожу в жировиках и веснушках. Вены млечно-голубые и бугристые. Тонкое золотое кольцо со вправленными брильянтиками. Что возвышало некогда детское сердечко ее до мук страсти еще до меня. Вот страданья смертности. Надежды загублены, любовь разлучена. Смотри, мать горюет. Как все, о чем меня предупреждали, сбылось.
Саттри заплакал, но и остановиться не мог. На него смотрели. Он встал. Комната поплыла.
Коря, сказала она. Коря.
Не могу, ответил он. Жаркая соль его душила. Он покатился обратно. Блэкбёрн задержал бы его в дверях, но, увидев его лицо, пропустил. Саттри отдернул руку и прошел в калитку и вверх по лестнице.
Через несколько дней его по приказу судьи Келли выпустили. Сельский мыш сбежал с наряда на работу накануне утром, и, когда Саттри вышел из кладовой, одетый в то, что было на нем семью месяцами раньше на киче, ковыляющего Хэррогейта вели по коридору с кайлом на ноге. Они переглянулись, минуя друг друга, но словами такого не скажешь. Саттри отвезли обратно в городок на той же машине, что увезла оттуда Хэррогейта. Шел снег, но дороги были чисты.
Проснулся он в вялой жаре полного летнего полудня – солнце било в жестяную крышу над ним, и из старого дерева каюты подымался кислый дух. До него доносился вой пил с лесопилки за рекой, и он слышал прерывистый визг свиней, попадавших под руку живодеру на мясокомбинате. Он повернулся лицом к стене и открыл один глаз. Сквозь щель в расколотых солнцем досках понаблюдал за медленным бурым отливом протекавшей мимо реки. Немного погодя с трудом поднялся, моргая в пыльных рейках солнечного света, что кромсали жаркий сумрак. Шатко воздвигся на полу в штанах, в которых и спал, добрался до двери и ступил наружу, почесывая голый живот, присматриваясь к доскам, не завалялся ли где блудный рыболовный крючок, чтоб не наступить босой ногой, пока идет к леерам. Опершись на локти, подался вперед и оглядел реку. Ялик притонул по самый планширь и тихонько лежал, омываемый течением. Он упер одну ногу повыше и рассмотрел пальцы на ней. Повсюду в жарком летнем воздухе слышал он гул техники, одинокое усердие большого города. Он поморгал и потянулся. Вверх по реке шла гравийная драга, трубы и такелаж ее закинуты в грузовики. Он понаблюдал, как она проплывает. С мостика ему помахала фигурка, и он помахал в ответ.
Саттри отвязал конец от лееров и принялся подтаскивать ялик вдоль борта плавучего дома. Тот рыскал и бултыхался в реке. Он закинул конец на берег и спустился по сходням, вытащил ялик из грязи и топи, куда влез