В комнате стало еще холоднее. Я отступил на шаг с жизнерадостными извинениями, а Гидеон встал и позволил мне набросить одеяло ему на плечи. Вспышка веселья испарилась, но он, по крайней мере, держался прямо.
– Нужно сбрить тебе волосы, – сказал я.
– Нет.
Гидеон обхватил себя руками, словно защищаясь.
– Они слишком длинные для Клинка.
Он отпрянул, будто спрятался в безопасное место где-то внутри себя.
– Я больше не Клинок.
– Нельзя перестать быть Клинком. Давай я тебя обрею.
– Я же сказал нет, Рах.
Он отодвинулся к стене, его руки дрожали, и я понял, что перегнул палку, слишком сильно стараясь быть полезным и заботливым.
– Ладно. Твои волосы и так прекрасны, – отступил я.
Конечно, я сморозил глупость, но она хотя бы удивила его настолько, что он уставился на меня, а не впал в панику.
– Что?
– Рыжина. Я по ней скучал.
Я действительно скучал. Она связывала меня с прошлым, которого не вернуть, с давно ушедшим детством. С тем временем, когда между нами не было ни отчуждения, ни недосказанности, ни обид, ни Лео.
Я не стал продолжать разговор и опустился на колени, чтобы расстелить циновки. Никакая близость к огню не сделает эту ночь приятной, но я придвинул циновки как можно ближе, надеясь, что однажды мне снова станет тепло.
– Хочешь нас сжечь?
– Нет. Но мне надоели холод и сырость. Я их ненавижу.
Закончив, я обнаружил, что Гидеон наблюдает за мной.
– Тебе необязательно оставаться, – снова сказал он.
– Ты сто раз уже говорил.
– Я ведь знаю: ты здесь не ради меня, – сказал он, крепко обхватив себя руками. – Ты здесь, потому что такой, какой есть. Ты всегда прав. Всегда образец ответственности и добродетели, а мне неохота благодарить тебя за то, что я стал бременем, которое ты несешь ради своей праведности.
– Что? – Я вздрогнул, словно от пощечины. – Что еще за дерьмо? Ответственный и совершенный у нас ты, кретин. А я сбежал от ответственности и опозорил гурт Торинов, помнишь?
– Потому что хотел служить своему гурту, – фыркнул он.
– Да я хотел жить! Я думал только о себе! Но не стесняйся, ставь меня на какой хочешь пьедестал, чтобы потом бить себя моим кулаком.
Гидеон не сводил с меня глаз, на его лице отражались какие-то чувства, но я был слишком зол, чтобы разбираться в них, и отшвырнул сапоги с такой силой, что они улетели на другой конец хижины.
– Жаль, что ты чувствуешь себя обузой, – огрызнулся я. – Но я здесь потому, что хочу этого. Хотя это и не слишком весело.
Я был несправедлив, но и он тоже, и в отсутствие магии исправить это было не так просто. Вздохнув, я подошел и обнял его. Он не ответил на объятия, но и не вырывался