– Позволь я продолжу твой стих?
– Да, конечно.
Эмиль прокашлялся и по-театральному наигранно начал читать:
«Я психбольной, я психбольной!
Психолог возится со мной.
Вокруг меня больница,
Ну что с таким водиться?».
Я повёл бровью и подумал про себя: «А он неплох, однако, в шуточной поэзии».
– Ну как? Понравилось? – спросил он, ожидая одобрения.
– Никогда не писал в таком стиле, – отозвался я. – А у тебя получается вполне профессионально.
– А в каком стиле ты пишешь, раз уж зашёл такой разговор? Интересно же!
– Я могу прочесть, но этот стих чересчур длинный. Я написал его, когда мне было… Ну… Очень плохо, – сказал я.
– Плохо, говоришь. Валяй! – скомандовал Эмиль.
Вдохнув немного воздуха и закрыв глаза, я начал читать, вдумчиво останавливаясь перед новым четверостишием:
Воспалённые лобные доли,
Рёбра сломаны от удушья.
Пусть сегодня ужасно больно,
Завтра будет намного хуже.
В моей комнате холод. Пусто.
Сердце замерло и погибло.
Слоем пыли на старой люстре
Воет ветер прерывисто. Хрипло.
Просыпаюсь от спазмов в горле.
Вмиг исчезла иллюзия счастья.
И в бредовой предсмертной агонии
Сигареты тушу о запястья.
Мои руки от слёз горькие.
В шрамах алых, ожогах, пепле.
Курят грустно «sobranie». Тонкие.
И в отчаянии пишут: «Где ты?»
Мои губы по-зверски голодные:
Дефицит поцелуев, творчества.
Знаю, люди – тела инородные.
В моей жизни. В любви к одиночеству.
Не ругай, я прошу, за увечья,
За страданья заблудшей души.
Я так сильно желаю встречи,
Я так сильно желаю тиши.
Нарастает молчание к сумеркам,
Дождь целует за окнами лужи.
И пусть даже во мне всё умерло,
Завтра будет намного хуже.
Эмиль подумал и сказал: «А ведь и впрямь напоминает состояние депрессняка… О, да! Как точно ты описал это, я будто вспомнил себя».
– Спасибо, – поблагодарил я. Но я продолжал верить, что это ложь. Люди не могут говорить о таких вещах честно. Никому не сдались мои стихи. Они даже мне порой кажутся отвратительными.
Он смотрел мне прямо в глаза, вглядывался в них с искренним интересом. В последнее время я замечаю за ним такое всё чаще, и это меня настораживает.
– Почему ты так пристально оглядываешь меня? – возмутился я.
– Потому что ты слишком талантлив для моего мировосприятия, – улыбнулся Эмиль.
– Похоже, ты забылся, приятель. Я вовсе не талантлив. Ты пугаешь меня порой.
– Разве я такой страшный, что тебе приходится меня бояться? – смутился Эмиль.
Я потупил взгляд.
– Нет. Просто это со стороны выглядит… Будто ты… Ну… – замешкался я. –