– Берите коврики вон там, в углу, – она поправила свои очки указательным пальцем и задрала нос кверху, будто прослеживая каждый наш шаг.
В ней сочеталось так много эклектичных моментов: походка, манера разговора, движения тела. Всё это не образовывало целостного образа, но в то же время и было им. Эта неформальность делала Арину особенной. Истинные безумцы вряд ли способны понять, что они сошли с ума, но именно поэтому они не носят социальных масок, не пытаются притвориться кем-то другим.
Мы с Эмилем взяли по коврику. Естественно, мне не шибко-то и хотелось заниматься какой-то сомнительной йогой. Но взглянуть на эту местную сумасшедшую было интересно.
Мы немного размялись, и Арина продолжила свой захватывающий спич.
– Сейчас мы будем выполнять позу на боку с поднятой ногой или Анантасану. Ложимся на коврик на правый бок, сгибаем правую руку и подпираем голову ладонью.
Я с кряхтением выполнил задание, а про себя отметил, что йогу она всё же преподносит неплохо.
– Сгибаем и подтягиваем левую ногу к телу. Захватываем её рукой. Пробуем вытянуть теперь левую ногу вверх к потолку и, если приятно, то делаем усилие.
Что может быть приятней, чем сгибаться в какую-то крокозябру, действительно.
– А теперь отдыхаем. Вдох… Выдох… Глубокий вдох, руки тянутся кверху… Выдох…
Из-за открытого окна, огороженного от мира решёткой, повеяло ветерком. Он игриво потрогал кудри Арины, а потом розовые локоны Эмиля. Но я как будто не ощущал это наяву. Вот он, ветер, я могу почувствовать его лишь вытянув руку в поток уличного воздуха, но эти ощущения даются мне странным образом. Всё снова будто под мутным стеклом: нереальное, ошибочное, обманчивое. Я не понимаю, кто я. Меня не покидает чувство, что я сижу внутри самого себя, выглядывая из глазниц и анализируя мир сквозь призму плоских искажённых элементов, фрагментированных в попытке быть хотя бы немного похожими на, чёрт возьми, реальность.
Мои пальцы не выглядят как часть моего тела, они существуют, но с ними нарушена связь. Мне кажется, что я не испытываю никаких эмоций, но мне ужасно страшно. Тревога переполняет и выливается за край. Я сломан или даже сломлен своим жалким недугом, еле ощутимым, почти несуществующим. Шрамы на моих руках стали тусклыми, и я больше не мог погрузиться в осмысление происходящего. Мир расколот на части, разбит, уничтожен. Но резкий грохот за спиной вырвал меня из этого адского состояния, и я, всё ещё пребывая в трансе, медленно обернулся на звук.
Эмиль захохотал, но где-то через секунды три одумался и прикрыл рот рукой.
Эта тучная женщина, тётя Женя, лежала на полу, а рядом с ней и остатки стула. Арина сохраняла спокойствие, её лицо ни