Повисла недолгая пауза, прежде чем Клементина снова продолжила повествование: «Я сбежала. И мой старший брат Канн был первым, кто желал этого. Я скиталась по лесу в надежде найти пристанище. И нашла его в любви к белому волку из стаи серых, Энгу. Мы поселились на окраине леса, завели волчат и радовались каждому дню, прожитому вместе. Но Канну побега оказалось мало. Ночью он пришёл, загрыз Энга и наших детей, презрительно облизнувшись мне в лицо…».
Слёзы текли по её щекам и губам, аккуратно падая на шерстяной капюшон.
– Я не смогла их исцелить, даже с помощью магии. Это бремя я несу с собой который год, вместе с жаждой мести!
Я не знал, как я могу поддержать её… Эту историю было слышать очень больно. Я коснулся её руки.
– Тебе не стоит так расстраиваться из-за меня, – тоскливо заявила она. – На сегодня с тебя хватит впечатлений. Пора.
Волчица обняла меня, и я растворился в её объятиях, оказавшись на своей постели, в окружении зелёных стен психиатрической больницы.
– Долго же ты спал, – зевнул Эмиль. – Я уже начал переживать.
Я протёр сонные глаза и приподнялся.
– А чьё имя ты там бормотал? – поинтересовался он. – Ясения какая-то…
– Ксения, – поправил я его.
– Во-во, нет тут никаких Ксений. Это мужицкий бокс!
Я нахмурился. Не так давно я принял то, что никому нет дела до меня. И плакать, жаловаться и просить о помощи я не хочу, потому что не достоин этого. Я всё время говорил, что со мной всё в порядке, и это даже не попытка вызвать у собеседника сомнения вроде: «А может он лжёт, что в порядке? Лицо угрюмое и грустное, голос едва слышен». Вовсе нет. Просто порой легче отмахнуться, чем объяснять, почему тебе плохо. Да и смысл? У людей нет власти над душевной болью.
Но сейчас мне так сильно захотелось поделиться с Эмилем рассказом о Ксении. Я останавливал себя, мысленно закрывал рот руками, внутри всё бурлило. Но ведь мы вряд ли ещё где-нибудь встретимся в реальной жизни? А от того, что я выговорюсь, мне должно стать легче. Пожалуйста, пусть мне станет легче!
– Знаешь, я бы хотел рассказать тебе кое-что. Ксения – это мой бывший психотерапевт, в которого я был влюблён, – выдохнул я.
– Воу, интересно, – усмехнулся Эмиль.
– Ей было тридцать восемь лет. Я повернулся на ней окончательно. Ограничив все свои социальные контакты, я идеализировал её, обесценивая всех людей вокруг. Оставил только её величественный образ в голове и жил только от консультации к консультации. Но когда наступило лето, нам пришлось оборвать терапию и тогда… – я замолчал, поднимая глаза на Эмиля. Вдруг ему неинтересно это слушать?
Эмиль внимательно посмотрел на меня в ответ