– Тебе сколько лет? – спросил Сяопин.
– Двадцать будет. Ну, я не первый родился. Первый – Кузя, Кузьма. Он тоже где-то тут, в Китае. А опосля меня – Машутка и совсем уж последышек – Оленька, она тоже в Китае. Можа, ещё кто народился, но мы об этом не знаем.
– А почему вы так все поврозь? – полюбопытствовала Мэйлань.
– Ну… нас с Машуткой сестра батина Елена и муж ейный Павел Черных себе взяли…
– У них что, своих детей нет? – удивился Сяопин.
– Почему это нет? – обиделся за Черныхов Федя. – Трое у них: Иван, Никита и Лиза. Ваня – в Красной армии, Никита уже, верно, на чекиста учится, он хочет быть, как дядька Паша, его батя, а Лиза – в школе, поди: ей пока одиннадцать.
– Ну, а вас-то зачем забрали?
– Не забрали, а оставили, чтобы мы с Машуткой обузой бате с маманей в Китае не были.
– О, боги! Что ж твои родители в Китае забыли, что уехали, бросив детей?!
– Никого они не бросали! – рассердился Федя. – Батя был против красных, его могли расстрелять. Да и не только его – всю семью могли изничтожить, как врагов советской власти. А мы с Машуткой ещё до того были записаны за дядькой Пашей и тёткой Еленой – вот мы и остались.
– Да-а, интересно получается, – сказал Сяопин. – Отец наш – белогвардеец (Сяопин выделил слово наш, понятно, что не случайно), дети – врассыпную, по разные стороны границы, кто-то белый, кто-то красный, дядька – чекист, с контрреволюцией воюет. Не соскучишься.
– Теперича и мне дороги в Россию нет. Вернусь – скажут: к белым сбежал – и поставят к стенке! – хмуро закончил Федя.
– Что значит «поставят к стенке»? – спросила Мэйлань. – Это – наказание?
– Расстрел, – вздохнул Федя. – Я же там комсомольцем был. А щас и весточку не подашь, что живой.
Феде стало жаль себя так, что слёзы набежали на глаза. Хорошо, что шли по пустырю: темно, да и Сяопин с Мэйлань на него не смотрели – под ноги попадали рытвины, и Сяопин бережно поддерживал жену. Федя смотрел на них и чувствовал, что в душе рождается что-то тёплое и даже нежное: пусть наполовину китаец, а всё-таки брат, и жена его – красава, каких поискать. Решил: завтра же нарисую обоих, благо, чернила цветные пока имеются, не все истратил, и перья гусиные есть – рисовать ими одно удовольствие! Похлопал ладонью по холщовой суме, висевшей через плечо: всё ли его добро на месте? Убедился, что в порядке, и ещё подумал: как хорошо, что дядя Сяосун не прошёл мимо, подобрал и привёл в дом своей сестры, которая, оказывается, любила батю и родила от него такого славного парня. Брата! Он наверняка поможет найти батю и маманю, и Кузю с Оленькой.
Пустырь кончился, начались улицы Старого Харбина. Тут было много деревьев и светло – электрические фонари на столбах стояли равномерно примерно через полсотни сажен. На окраине теснились фанзы, потом начались городские постройки. Вернее, станционные, потому что строили русские.
Квартира Сяопина и Мэйлань была в краснокирпичном