– Не теряйте надежды, – прошептала я, стараясь вложить в свой голос хотя бы каплю уверенности, которой не было у меня самой. – Мы что-нибудь придумаем. Обязательно.
Спуск в котловину показался мне вечностью. Чем ближе мы подходили к городу, тем отчетливее становились звуки его жизни: стук молотов, скрежет цепей, надрывные крики надсмотрщиков. Воздух здесь был тяжелым, пропитанным угольной пылью и запахом пота.
Пройдя через массивные ворота, мы оказались на центральной площади города. Здесь царило настоящее столпотворение. Листопадники в своей черной униформе, рабочие в рваной одежде, запыленные и усталые, тяжело нагруженные телеги, запряженные какими-то непонятными животными, похожими на смесь быка и ящерицы…
Но мое внимание привлекли не они. Среди этой серой, угрюмой толпы я заметила несколько фигур, резко выделявшихся на общем фоне. Это были люди, но не такие, как мы. Их кожа была смуглой, почти бронзовой, волосы – цвета спелой пшеницы, а глаза – яркие, зеленые, как летняя трава. Они были одеты в легкие рубахи и штаны, совершенно не подходящие для этого сурового места.
– Солнцелюбы? – спросила я у шедшего рядом листопадника, не в силах оторвать взгляда от этих людей.
– Солнцелюбы, – коротко бросил он, не удостоив меня и взглядом. – Рабы.
– Рабы? – повторила я, почувствовав, как меня прошибает холодный пот.
Ведь я же знала, что Неугодных солнцелюбов отправляют сюда. Запуганная мать Гортензия не могла поступать иначе. Но все равно это зрелище ввергло меня в шок. Солнцелюбы являлись таким весёлым народом, они обожали праздники. Но тут… они были лишены всего, их глаза потухли, лёгкая походка изменилась. Рудники сломали их и я предпочла бы не никогда не лицезреть столь мерзкую сцену. Они не заслужили такой участи.
Листопадник тяжело вздохнул, будто я задала ему слишком глупый вопрос.
– Из края вечного лета, – процедил он. – Они трудятся на благо Осенрада.
Он усмехнулся, и эта усмешка показалась мне еще более пугающей, чем мрачный вид рудников.
– И долго им здесь «трудиться»?.. – тихо прошептала я, не решаясь задать этот вопрос громче.
Листопадник бросил на меня быстрый, острый взгляд.
– Пока не сдохнут, – ответил он равнодушно, будто речь шла о сломанных инструментах из металла, а не о живых людях.
Он резко развернулся на пятках и зашагал прочь от площади, очевидно решив, что беседа окончена. Мы поспешили за ним, лавируя между людьми и повозками, стараясь не упускать его из виду.
Дальнейший путь пролегал по узким, грязным улочкам, застроенными однообразными деревянными домами, почерневшими от времени и сажи. Здесь уже не было солнцелюбов – эта часть города, судя по всему, была отведена для таких, как мы, невольников. И для листопадников, которые чем-то не угодили своему правителю.
Наконец, мы остановились у одного из домов, ничем не примечательного