– Враки это, – сказал Худоба.
– Может и враки, – согласился дед Докука, – петух у них был задиристый, на всех кидался, он Кривде глаз и выклевал.
– Ой, закончился дождик, – крикнула Звенислава, – радуга-дуга над речкой изогнулась. Водицу пьет, значит, будут еще дожди.
– Как распогодится, будем косить около леса. Трава хорошая, густая, – сказал Худоба.
Звенислава попрощалась с дедом Докукой и резво побежала по тропинке, за ней торопился Худоба. Девушка обернулась, расхохоталась и припустила вниз по склону.
– Звенислава-а-а! – кричал Худоба ей вслед.
– Худоба-а-а! – вторила ему девушка.
Молодые люди остановились и разгоряченные, краснощекие смотрели друг на друга.
Худоба протянул руку и погладил Звениславу по щеке, заправил выбившуюся прядь волос под платок.
– Уродушка идет, – вздрогнула Звенислава и отошла от парня, – видать по мне соскучилась.
– И мгновеньица побыть вдвоем не даст, – нахмурился Худоба, резко повернулся и зашагал к дому.
Звенислава подбежала к сестре.
– Пойдем домой, Уродушка.
Худоба со стариком Данилой пришли на берег речки Еловой. Утренний туман поднимался над медленной водой.
– Готов ли ты, парень? – спросил старик
– Не знаю, боязно мне в твою веру переходить, я ж тогда один против всей деревни окажусь.
– Один? Да за тобой целое войско встанет, никакой неприятель не страшен.
Худоба поднялся.
– Вон лес темнеет дремучий, живут в нем дикие звери, птицы всякие, но их не надо бояться, а страшно повстречаться с лешим, он напугает до беспамятства и заведет в глухую чащу. Речка Еловая тоже с тайнами. В лунный вечер к ней и не приходи – русалки защекочут, они знамо при луне на камнях сидят, греются, волосы у них длинные, шелковистые с водой сливаются. А то водяной ухватит, на дно затянет. В поле пойдешь – полудницы бойся, в полдень, когда солнце над головой работать нельзя, рассердится она и накажет. Куда ни кинь взор – везде духи живут, каждому по-своему надо кланяться, а не угодишь – со свету сживут, иль напугают до полусмерти, иль в убыток введут.
Старик мудро