– Внученька, – темная рука опустилась на спутанные волосы, – ишь, как подлый богатырь детоньку мою ненаглядную изуродовал. Подними личико. Я же нянюшка твоя верная, Немочь Черная. Сначала матушку твою пестовала, а после ее смерти хотела тебя под крылышко взять, да злые люди тебя украли, обманом унесли, в свою избу прокопченную, темную да низкую поселили. Иди ко мне, положи голову на мои колени, чтоб я косы твои причесала, а то некому за тобой поухаживать, – сказала старуха и протянула сморщенные руки к девушке.
– Еще чего! – недовольно взвизгнула та, – будешь своими корявыми пальцами до меня дотрагиваться! Фу!
– Вылитая мать. Та тоже строптива была не в меру.
Уродушка про свою мать слышать ничего не желала, ей хотелось поговорить про Худобу, но старуха отмахнулась.
–Не умеет он своей силой пользоваться, простоват, навсегда таким останется, не заглядывайся на него, милая, я тебе другого женишка подыщу.
– Хочу, чтоб Худоба Звеньке не достался, а то все ей, конопатой да белобрысой.
– Эта девка рабыней тебе служить должна, ножки мыть и эту водицу пить. Кто она и кто ты. Ее удел – в поле спину гнуть, пот со лба утирать, а тебе – в княжеском тереме сидеть, да служанками помыкать.Ты посмотри, что Кривда на дне укладки прячет, под полотном, платьем праздничным. Обманули тебя, а ты, сердечко кристальное, поверила дурным людям, родителями их называла, великую честь оказывала. О, – старуха прислушалась, – уходят. Я этому старику давно бы глаза выклевала, да крест, что у него на груди, подойти мешает. Ничего, есть в деревне нужный человек, он верную службу и сослужит. А ты мне поверь, детонька, я твою судьбу счастливо устрою.
Старуха завертелась на одном месте, укрывшись с головой шалью, оборотилась вороном с одним крылом, и заваливаясь на бок, улетела.
Сладко пахло разогретыми солнцем высокими травами, ожидавшими косцов, спела земляника, ветер качал ромашки на лугу. Безмятежен и ласков был начинающийся летний день. Речка Еловая замерла от жары. Только оводы не спали, облепили обнаженные по локоть руки девушки.
– Проклятущие, – заругалась она, вскочила и затрусила к родительскому дому.
В избе было пусто, Звенислава с матерью ушли полоть просо, Петель похрапывал на печи. Уродушка зло глянула на отца, взяла ведро с водой и поставила под лежанку, а сама подскочила к укладке – большому деревянному ящику, стоявшему у стены. Она выкинула на пол расшитое тесьмой и бусами платье, которое Кривда надевала лишь по большим праздникам, височные кольца, завернутые в тряпицу, и на дне увидела узелок из неотбеленного полотна. Уродушка развязала узелок и ахнула в восхищении – в ее руках был гладкая, мягкая ткань с замысловатыми узорами, видно было, что привезли ее из-за далекого моря.
– Так золотые ниточки и играют, – девушка бережно откинула край красивой материи – и ей открылось целое богатство – ожерелье из самоцветных камней, перстни-жуковенья. Уродушка взяла перстенек, подошла к окошку, камень, пронизанный солнечным светлым