Пять жизней и одна смерть. Амалия Лик

доказательств, не был втянут в трясину спора, не пропитался этой атмосферой, а просто присутствовал среди них, как зритель на футбольном матче, который к тому же не любит футбол. Все время я только и пытался хоть на долю секунды зацепить ее взгляд, уловить движение плеча, запомнить, как она поправляет бретельки платья и стряхивает невидимые крошки с подола. Жаждал, чтобы она обратила на меня внимание, поймала мой взгляд, проявила хоть малейший интерес, хоть каплю заинтересованности. И тогда я бы сорвался с места, подошел к ней, представился, взял бы ее руку в свою и прикоснулся к нежной коже губами. В моей голове разыгрывались тысячи комбинаций этого дня, но ни одна из них не превращалась в реальность. Они появлялись и исчезали. А за ними возникали новые и новые. Она же в противовес моему интересу полностью игнорировала мое существование.

      Через какое-то время, все-таки отвлекшись на незначительные дебаты с Сержем, я повернулся, чтобы в очередной раз насладиться ее мягкими движениями, и обнаружил пустой стол, с которого тот же наглаженный официант убирал чайный сервиз. В мыслях я уже перемахнул через сидящего рядом Сержа и бросился за ней с криками: «Подожди!», «Пожалуйста, не уходи!», «Вернись!». Но в реальности я точно приковал себя к стулу и только сделал большой глоток обжигающей жидкости.

      Я стряхнул с себя сожаление потери, ненавидя и презирая это чувство, ощущение несделанного, невыполненного по глупой трусости. И сделал еще один глоток.

      «Это мираж, да, просто мираж. Надо выкинуть из головы. Просто выкинуть».

      В шесть часов вечера наш поезд прибыл на станцию назначения, и мы в приподнятом настроении направились в гостиницу для заселения и регистрации участия в конференции. Завтра в десять часов утра начнется буйство словесных перепалок, иногда напоминающее симфонию лягушачьего кваканья, и потекут потоки информации, на поиск, прочтение и осмысление которых могли уйти недели, а то и месяцы.

      Вчетвером мы добрались до гостиницы, прошли официальные процедуры и разбрелись по номерам. Туман от кальвадоса рассеялся, и пробудилось чувство вины за этот постыдный внутренний порыв в поезде. Я же муж и отец, глава семьи. Как только я мог позволить себе такие зазорные, преступные мысли? Я уверял себя, что причиной тому – скука и хороший яблочный бренди. Убеждал, что такое больше не повторится. И сам себе не верил – мне требовались доказательства моей верности и здравого рассудка. Я позвонил Мари и сообщил, что добрался, что у меня все хорошо, спросил, как дела, и передал привет сыну. Но голос мой был нервным, а я сам угрюмым, разговор так и не склеился. Моя вина, не ее. Принял душ и решил немного прогуляться по вечернему городу.

      Помню тот вечер: запахи влажного свежего воздуха и мокрой после дождя листвы, аккорды окончательно уходящего лета. На улицах теплым светом горели фонари, за стеклами ресторанов сидели довольные жизнью люди, наслаждаясь вечерней трапезой, приятным общением и вином в хрустальных бокалах, а по улице, никуда не спеша, прогуливались романтики, замотанные в еще не очень теплые шарфы. Я бесцельно