Я застегнул чемодан, взял его и портфель со своими наработками и направился к выходу. Мари покорно пошла за мной, в коридоре подхватила на руки сына и с печальным видом отыграла прощальную сцену. Я никогда не был с ней нежен или ласков. Все мои действия были формальностью, отточенной формулой, которую усвоил из детства, из прочитанных книг и выходивших тогда на экран фильмов. Я был классическим хорошим мужем, игравшим свою роль по установленным правилам. Да и семья у нас была «правильная». Я был тогда уверен, что мы счастливы, счастливы так, как это описано и показано в образцах, так, как могут быть счастливы члены каждой порядочной и правильной семьи.
Сейчас я понимаю, что наша семейная жизнь с Мари являла собой изначально неверно составленную комбинацию. Она никогда не привела бы к результату, которого мы все достойны и о котором искренне мечтаем. И знаете почему? Просто в ней не было основного компонента, главной составляющей – я не любил.
Спустя сорок лет с той осени я понимаю, что мой выбор супруги был погрешностью, отклонением от самого коренного смысла семьи, от истинного значения этого слова. Я уверен, Мари тоже никогда не была со мной счастлива. Почему тогда она играла в мою игру, участвовала в моем уравнении? Не знаю и уже никогда не узнаю. Возможно, она любила меня, и химические реакции в ее голове не позволяли ей мыслить здраво, а готовили воздушные торты и пироги из надежд и ожиданий. Или, может, она так же, как и я, составила неправильное уравнение, лишенное главного знаменателя.
Я поцеловал ее и нашего сына и сказал на прощание:
– Не скучайте без меня.
– Постараемся. Береги себя, Иосиф, – с обреченностью в голосе произнесла Мари.
– Люблю вас, – добавил я по наитию и вышел в новую жизнь.
Так странно. Наша память – сложный, непостижимый механизм. Я помню те дни сорокалетней давности настолько детально и красочно, словно все это было только вчера. Как будто этот период отдельным островом укоренился в океане моих воспоминаний. Я не смогу рассказать о том, что ел сегодня на завтрак, хотя точно знаю ежедневное меню в моем последнем пристанище – доме престарелых, но стоит мне закрыть глаза – и на экране появляются картинки с пленки той переломной осени.
Я неспешно доехал до железнодорожной станции и нашел нужную платформу, которая впоследствии оказалась для меня не менее волшебной, чем 9¾, попасть на которую мечтают сейчас все подростки мира (и да, я тоже смотрел этот фильм! [1]). Зашел в стоящий на путях поезд, который в скором времени должен был помчаться в нужном мне направлении, разместился в купе. Спустя шесть часов мне предстояло ступить на улицы города, ежегодно принимавшего ученых со всей страны. Моим соседом по купе оказался молодой научный сотрудник с факультета самолетостроения, одетый в неряшливый голубой свитер, натянутый на рубашку, и потертые, заношенные брюки. Парень ехал туда же, куда и я. Его