– Тоже подойдет. Допусти, что ты умер, и только твоя бессмертная душа смотрит со стороны на этот мир… утопающий во грехе, или как там говорят ваши священники.
– Как ты понял? – спросил Эйзен, закрывая глаза.
– Что?
– Что я христианин.
– Рекомендую вспомнить, что у тебя висит на шее, – Джафар находил какие-то точки на черепе Эйзена и нажимал на них так, словно тот был клавиатурой. В свете панорамного окна, выходящего на дальние горы, пальцы его казались фиолетовыми. – При всем твоём пристрастии к золоту – крест алюминиевый. Следовательно, для тебя он дороже всего, что ты носишь. Это во-первых, а во-вторых – твоя философия, речь и манеры. Ты хочешь походить на своего кумира и в то же время стесняешься того, что некогда его сотворил, потому что это нарушение заповеди.
Это была заявка на ответную проницательность, и несмотря на то, что она содержала в себе некий вызов, голос Джафара звучал успокаивающе.
– Чистота помыслов, Эйзен, есть основа твоего самоуважения, – продолжал между тем Джафар. – В наше циничное и аморальное время это очень… очень красиво.
– Вот как, – не открывая глаз, Эйзен улыбнулся. – Ты тоже очень увлечённый человек, Джафар. Но вот насчёт кумиров я не знал… старался их не творить. Но если ты это разглядел… возможно, ты прав.
Эйзен очень легко переходил от одержимости к смирению.
– Слушай, ты волшебник, – сказал он через некоторое время. – Я начал согреваться.
Загладив герцогу волосы, как шерсть коту, Джафар вернулся на своё место.
– Теперь спать, – сказал он. – Отбой давно прозвучал. Я не скажу вожатым, что твоя рука чаще делает крестное знамение, чем пионерский салют.
– Моя рука тебя ночью зубной пастой намажет, – весело пообещал Эйзен. Облегчение в его голосе граничило с эйфорией, и Джафар ощутил себя польщенным.
– Ой, только не белой! – попросил он. – Лучше зеленой такой, с ароматом кедрового бревна.
Отсмеявшись, Эйзен вдруг ощутил потребность высказаться.
– Яш, слушай… ты прости, если я косный и капризный сноб, у меня ведь тоже много всякого дерьма в голове… На самом деле я тебя очень уважаю. Даже, наверно, преклоняюсь. Как сказал не помню кто: «ты столько видел, но твои глаза остались чисты».
Ночное небо за панорамным окном очистилось, и теперь косой лунный свет заливал комнату, ярко отражаясь в стеклах книжного шкафа и никелированных поверхностях.
– Знаешь, я бы с удовольствием пожертвовал твоим преклонением, лишь бы того, что ты упомянул, не видеть, – пробормотал Джафар. – У моей психики тоже довольно большой чёрный список. И выглядит он как хаотичные заметки на обгоревших листах. Но тебя в нем нет, поэтому знакомство со мной ты действительно должен пережить.
*
Джафару снилось, что в той комнате, в которой он нынче не спит, кто-то есть. Кто-то сырой и пушистый ходил по ней, трогал вещи,