Эйзен вошёл и сел рядом с Джафаром на кровать.
Некоторое время оба участника конфликта молчали, а потом Эйзен, заметив, что Джафар готов его услышать, сказал:
– У меня к тебе есть просьба.
– Свалить? – с горечью прошептал Джафар. – Выброситься с балкона?
– Спать сегодня со мной.
Джафар поперхнулся. Потом протер кулаками глаза, взъерошил себе волосы, уже слегка отросшие после тюрьмы, откашлялся в кулак.
– С… кем? Я не ослышался? – спросил он сипло.
– Нет, – кивнул Эйзен. – Я хочу, чтобы ты остался сегодня у меня в комнате. Я знаю, что ты работал охранником. У вас ведь есть протокол ночной охраны?
Джафар хмыкнул и поднял бровь.
– Так тебе страшно со мной или без меня?
– Без тебя куда более.
Джафар развеселился.
– И я, значит, располагаюсь со стороны двери, чтобы любой серенький волчок, буде он ворвется, съел меня первым?
– Надеюсь, раньше ты свернёшь ему шею, – угрюмо сказал Эйзен. – Я не буду по нему убиваться, клянусь. И вообще мой гуманизм, в который ты так веришь, на сереньких не распространяется.
Джафар помолчал.
– А ты мне правда доверяешь?
– Почему нет?
– А вдруг я прирежу тебя ночью или изнасилую? На суде про меня и не такое рассказывали.
– Ты ещё недавно умереть хотел, – напомнил Эйзен, ткнув ему в плечо для убедительности.
– Одно другому не мешает, – прошептал Джафар. – Потешить демонов и застрелиться – обычная практика злодеев.
– Тешить тебе некого, – возразил Эйзен. – В твоём армейском досье твоя нетерпимость к преступлениям против личности подчеркивалась особо.
Конечно, подумал Джафар. Он читал мое досье. И нет смысла спрашивать, как он получил к нему доступ. Вполне логично перед тем, как выкладывать кучу денег за адвоката для подсудимого, понять, стоит ли того подсудимый. Одно дело – выслушать мнение Эстерхази «тут хотят закатать хорошего парня, помоги ему, я его знаю с детства, он не ест людей», а совсем другое – понять самому, что этот парень из себя представляет в настоящий момент.
В который раз Джафар поражался контрасту между четырьмя образами Эйзена: рассеянный энтомолог Алексей Доронин, восторженный адепт, с трепетом постигающий принципы мироустройства и рассуждающий о потребностях души, гламурный экзальтированный блондин-альфонс и… экспериментатор с холодным и острым, как хирургический скальпель, разумом.
– И в гуманизме, – продолжал меж тем Эйзен, – ты обвиняешь меня по большей части из-за того, что сам себе его простить не можешь. Твой разговор со мной – это самообвинение. Ты не можешь себе простить, что не убил Рогова с Синьковым когда стало ясно, кто они такие. Таким образом ты бы предотвратил смерть Касси.
Джафар сидел, сцепив смуглые сухие пальцы в замок – так чтобы ни одна рука не вырвалась.