Уже осенью, когда вернулись домой, Настя упросила родителей позволить ей ночевать у подруги, дочери отцова работника, дяди Степана, который жил с семьей на хуторе, в нескольких верстах от Барнаула. Там было так красиво, к тому же можно было поухаживать за подросшими жеребятами, да и с Аленкой она давно не виделась, хотелось рассказать ей про поездку в Алтайские горы6 к родне. Отец не хотел оставлять ее, но Настя умела уговаривать, да и дядя Степан помог, сказал, что сам лично привезет дочку утром в отцов дом в Барнаул.
Он и привез. Только никакого дома уже не было. Еще на полдороги к ним на полном скаку подскочил какой-то мальчишка и крикнул, что дом их горит. Настя даже испугаться не успела, а дядя Степан погнал телегу что есть мочи. Настя только и думала дорогой о большом огне, который бабушка Сайлык ей предсказала. Пожар был виден издалека. Огнем было охвачено все подворье: горели конюшни, амбары, сараи. Дом уже догорал, крыша провалилась внутрь, одна стена рухнула, и раскатившиеся бревна валялись большой шипящей кучей, выбрасывая снопы искр, когда их поливали водой. Вся улица была заполнена народом. Мужики с баграми и топорами пытались не пустить огонь на соседские дома. Остальные люди растянулись несколькими цепями до самой речки, передавали из рук в руки ведра с водой, которую выливали на раскатившиеся от пожарища бревна, а также на заборы и стены соседних домов. Их дом уже никто не тушил, да к нему и подойти было невозможно.
Настя соскочила с телеги и рванулась к дому через людей, но дядя Степан поймал ее. Он крепко прижал ее голову к груди, и как-то нелепо, по-бабьи, приговаривал:
– Нельзя тебе, нельзя… Там огонь, никого нет… Никого нет. Нельзя туда, нельзя.
Настя забилась в его руках, но он держал крепко. Настя что-то кричала в его рубашку, задыхаясь от слез. От дыма, жара и горя Настю затошнило и в голове у нее все помутилось. Оказавшись в его объятьях, она сразу поняла, что случилась большая беда, что этот огонь унес и мать, и отца, и всю ее жизнь. То, что вся ее семья погибла, Настя поняла сразу и поверила в это бесповоротно, тотчас, как увидела огонь. Теперь, когда дядя Степан так крепко держал ее, она в этом окончательно убедилась…
Потом появились еще люди, все вокруг разговаривали, но не с ней. Дядя Степан так и стоял столбом на дороге, крепко прижав ее к груди двумя руками, но теперь уже не причитал и не утешал ее, а говорил с подошедшими мужиками ровно и по делу. Настя слушала их голоса как будто издалека. Она не узнавала ни голоса соседей, ни их лица, она не помнила точно их слова и рассказы. Она поняла одно: в усадьбе сгорели все: и люди, и животные – и никто из соседей не сомневался, что это поджог. Уже потом Настя узнала, что соседи, первыми прибежавшие на пожар, увидели избу, полыхающую со всех сторон одновременно, и дверь, подпертую большим тяжелым бревном. Говорили, что подойти к дому было уже невозможно, мужики пытались баграми сбить столб или выбить ставни, да только ничего не