Предсказание на меди. Андрей Шаповалов

Как раз молиться у Насти не получалась. После пожара не получалось. С матерью и отцом она любила бывать в церкви, хоть это случалось и не часто, там всегда было торжественно и благостно, и как-то легко… После пожара все изменилось. Настя приходила в церковь, смотрела на иконы, крестилась, била поклоны, становилась на колени, ставила свечи за упокой души, повторяла молитвы, только делала это все без светлой грусти и вдохновенья, как будто не от души, а по привычке. Сама церковь перестала быть местом, где Настя была душой с богом, в милость которого неизменно верила. Теперь она приходила сюда по воскресеньям, потому что было так надо… Потому что ходили крестные всей семьей, и она ходила с ними, и делала все как обычно, только не было в этом радости, и не было утешения, и не было отдохновения. Даже слова, с которыми она обращалась к спасителю и заступнице – деве Марии, были какими-то ненастоящими, как будто не из ее души они шли, а кто-то другой их произносил вместо нее. В церкви Настю сразу охватывало странное внутреннее оцепенение, а в голове сам собой возникал пожар, и горечь утраты, и нечаянная обида…И всегда внутри себя Настя ощущала слова бабушки Сайлык, они звучали с такой силой, что девочке становилось страшно, как бы их не услышал кто-нибудь еще. Поэтому в церковь она ходить не любила, да и дома – перед иконами или за столом – произносила слова молитвы быстро, особо в них не веря и ни на что не надеясь.

      В доме крестных Настя прожила три года. И теперь жизнь в нем казалась девушке даже хорошей. У нее там хоть подружки рядом жили, да младшие дети крестных, Васька с Прошкой, которых она практически вынянчила, скучать не давали. Там хоть можно было с кем-то по-человечески поговорить, а порой и посмеяться, но главное, не было в этом доме постоянного страха, унижения и боли, не было и ненависти. Была просто жизнь, плохая ли, хорошая, но жизнь. Теперь жизни не было. Остались ненависть, ожидание и великая вера в окончание пророчества бабушки Сайлык – в будущую жизнь, белую и сладкую, как молоко и мед. А ведь она думала, как дурочка, надеялась, что жизнь эта будущая придет к ней после свадьбы. Когда однажды вечером крестные родители сказали Насте, что в дом их приходили сваты, и что через месяц у нее свадьба, она даже обрадовалась, только и спросила: «А кто?» – думала, что из местных кто-то – из тольменских парней. Не испугалась даже, когда дядя Тимофей, пряча глаза, рассказал, что приходил серьезный человек из Нижне-Сузунского завода8 – печатных дел мастер в монетном дворе – просить Настю за своего единственного сына. Говорил, что предложение это хорошее, уж тем более для Насти – сироты-бесприданницы, что они, родители ее крестные, согласились, и жить она будет в большом доме в Нижне-Сузунском заводе, а случиться это должно через месяц, когда жених приедет. Настя этот месяц ждала с нетерпением, боялась конечно, немного, все представляла себе, какой он, ее будущий муж, да тетю Глашу расспрашивала потихоньку: как это – быть мужней женой, да что делать, чтобы мужу угодить, чтоб с ним всегда в любви и в согласии