– Понимаю, – ответила Лида.
На самом деле она не знала, понимает или нет, но Лида верила в его талант, в его ум и никогда не думала даже на мгновение о его безумстве.
Аркадий продолжал:
– Мне нужно вдохновение, мне нужны эмоции, мне надо что-то сделать, – он резко погрустнел, на лице показалась гримаса печали, – дело обстоятельное, надо подумать.
Вновь сел за стол перед открытым ноутбуком, но уже не читал, а смотрел в окно, опершись подбородком на свою ладонь. Лиде хотелось подбодрить, поддержать мужа. Она стала говорить о том, что все у него получится, что он человек с тонкой духовной организацией и вдохновение не заставит себя ждать. Но Серошейкин не слышал слов, как будто вокруг него образовалось защитное поле, которое отражало всяческий звук, доносящийся извне.
За окном увядали виноградные листья. Они напомнили о скоротечности времени. Аркадию стало страшно от того, что он не успеет написать свой главный текст. Ему не хотелось уходить их жизни простым сочинителем, он желал стать частью истории, искренне веря в свое предназначение.
Пока Серошейкин копался в своих воспоминаниях, пытаясь найти нечто, что могло дать жизнь его рассказу, Лида, переодевшись, готовила ужин, бросая в бурлящую воду любимое блюдо всех времен и народов – пельмени. Аркадий, со свойственной особенностью хаотичности мыслей, никак не мог сосредоточиться. От воспоминаний о своем детстве, когда он лазил по чердакам, отыскивая интересные, как казалось ему, предметы, ловил бабочек и пчел, рассматривал их под лупой, он переходил к размышлениям о бытии:
«Ведь человек любопытен, как животное. Те же инстинкты и, впрочем, потребности те же. Только нам еще и мнение окружающих важно. Вот кот, он ведь выполняет свое предназначение – ловит мышек и всякие там непотребства творит. И его не интересует, плохо он делает или хорошо. Никто не скажет про него из других кошек и котов, что такой-сякой живет не так, как надо. Да и вообще в жизни все относительно: «как надо» или «как не надо». Где критерии? Что было нельзя пятьдесят лет назад, сейчас – можно. Значит, кто-то устанавливает границы не только социальные, но и временные…
Да, погода хороша. Второе лето. Все-таки осень – прекрасное время года.
«Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора –
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера…
Ну о чем, о чем написать?»
Голова шла кругом. Аркадий перебивал сам себя, что-то пытался печатать, тут же удалял, набирал текст, стирал, вновь смотрел в окно. В такие моменты для него ничего не существовало, был только тот мир образов, которые приходили в голову и Серошейкин блуждал среди них.
От размышлений становилось жарко, хотелось пить. Аркадий поплелся за чашкой к деревянному шкафу, который всякий раз оповещал протяжным скрипом жильцов дома о том, что из него что-то брали. Наливая воду из кувшина,