– У тебя случайно винтовочных патронов нема? – Левка снова присел рядом. – Я с германской принес винторез, только три осталось.
– Черт, совсем забыл, – встал с призьбы Александр и прохромал в хату. Вскоре вернулся и протянул брату новенькую офицерскую папаху: – Тебе! – а из кармана галифе достал горсть патронов: – Больше нету.
– Теперь живем, – пересыпал патроны в свой карман Левка. – А то в уезде банды шалят, на дальних хуторах вырезали семью и увели скотину.
С улицы во двор вбежали сестрички с берестянкой[45], чинно подошли к сидевшим и вручили Александру:
– Причастуйсь, дядя.
Внутри был холодный, чуть сладковатый березовый сок.
– Смачна, – выпив половину, утер губы и вернул. – А чего вы такие бледненькие? – погладил по головкам.
– Им бы молока, да коровы няма, – снова вздохнул отец. – На всю деревню три застались.
На ночь Левка с братом, прихватив старый тулуп, отправились спать в сарай. В стойле пофыркивал конь Солдат. Улеглись на прошлогоднем сене.
– Летом пахнет, – выдернул Александр пук.
– Это да, – закинул за голову руки Левка. – А вот скажи мне, на хрена нам эта советская власть? При царе еще можно было жить, а сейчас? Который год война, голод, тиф. Народу положили тьма, кругом нищета и разруха.
– Разобьем белых, устроим новую жизнь. Без капиталистов и помещиков.
– А продразверстка? Разве можно отбирать у крестьян последнее?
– Последнее нельзя. Но это временно.
– А я через неделю подамся на шахты в Луганск, – повернулся к брату. – На днях были вербовщики оттуда, дал согласие. Заработаю на корову с лошадью и вернусь. Обновим хозяйство.
– Батьки знают?
– Ага. Тем паче ты вернулся.
– Ну, тогда езжай, – сказал средний и уснул. В стрехе прошуршала мышь, всхрапнул конь и все стихло.
Утром Александр все-таки сходил к Маневичам. Кроме Алеси дома никого не было, встреча была грустной.
– Ты прости меня, Саня, – уставилась фиалковыми глазами. – Так вышло.
– Понимаю, – отвел свои. – А это тебе на память, – вынув из кармана, протянул золотое колечко с камешком. Та, взяв, заплакала, он развернулся и ушел.
А в памяти возникли плывущие высоко в синем небе аисты, они вместе на луговой копне и слова песни, что пела Алеся: «Ты ж мая, ты ж мая перепелка…» Тогда они были счастливы и поклялись всю жизнь быть вместе. Не вышло.
Когда вернулся, мать нажарила драников, попили чаю на смородиновом листе, и Левка повез брата в город. Надо было стать на партийный учет в укоме[46].
Партийный комитет находился на той же площади, что и церковь, в кирпичном купеческом доме, у входа стоял часовой с винтовкой.
– Ну, ты пока решай свои дела, а я заеду на мельницу, глядишь, раздобуду жмыха, – остановил телегу напротив Левка.
– Хорошо, – одернул гимнастерку Александр и направился к часовому. Предъявил алую книжечку, и его пропустили внутрь.
Председатель укома по фамилии Ракитин