– Так узрила ты хоть что о том? – повторила она свой вопрос, в волнении стиснув руками ткань платья.
Соль мотнула седой головой в несогласии.
– Зря тревожишься, милая. Есть иные мужи, что подобны копью – все суровы, тверды, кто преграду любую пронзит – в ком есть мощь. Кто в бою лишь твердеет, сколь хватит закала и правки, и без дела гниёт. Из таких будет Храфнварр. Но и лучшая сталь лишь железка – если нет той руки, что держать её в силах.
– И что значит твоё прорицание?
– Разве зрила я прежде, как отринешь ты горе своё? Чем могла – тем тебе помогала, дабы не было горше с злодеем жить годы… – пожала плечами старуха, говоря о понятном лишь женщинам, – порой боги безмолвствуют, где и когда дунет ветер незримый из бездны – что те чёрные тучи сгущает над нами или рвёт их на клочья… Как и зелье, что сладко и горько, что жизнь может дать или убить – всё под солнцем двояко…
Старуха умолкла на миг.
– Лишь мы сами пути свои торим, всякий по собственным силам. Так скажу тебе, милая – зря ты рвёшь себе сердце в тревоге. Зря боишься опасных выправ в чужих землях. Много ближе его ждёт могила – и лишь подле тебя…
Гвенхивер вздрогнула, на миг закрыв ладонями побелевшие губы.
– Что же мне делать, почтенная?
– Жить. И рукой той быть мужу, что поддержит его и не даст преломиться.
Повитуха опять замолчала, болтая в ладонях точёную чашу с жертвенной кровью животных. Нынче, в священное празднество Долгой Ночи и Рождения Солнца много путей зримых оку открылось для зрящих – тех, кто в силах был видеть сквозь мглу.
– Так узрила ты хоть что, почтенная? Сколько раз я смотрела сама – всё лишь в смерть для него ведут двери… – глухо прошептала старухе молодая áрвейрнка, – и не в силах я то перепрясть, как ни тщусь…
Плескалась густая багровая кровь на дне чаши, от края до края стекая по стенкам, незримо неся в себе черты знамений, что будут даны для их ждущих ответами.
– Зрю я сквозь мглу, моя милая… Зрю я то, что быть может и сбудется после – уж как боги дадут, или сами мы све́ршим – но предречь то так твёрдо не в силах. Что быть может не раз ты детей принесёшь для супруга – но то будет ли Храфнварр, или уже кто иной из достойных… и приму ли их я из утробы на руки – не скажу тебе точно. Нет ответов на то…
Соль воззрила в глаза своей названной дочери – оцепеневшие от волнения и тревоги.
– Никогда боги ясно не явят, как их воля проляжет в грядущем… Может помощь придти в нужный час и от тех, от кого её меньше всего ожидаешь – кто научен и сам по судьбе должен быть, уплатить свою цену за знание. Лишь мы сами те тропы узрим – по какой нам пойти. Всех дверей не закрыть нам от смерти… а в иные сама она тихо войдёт, сами их раскрываем мы слепо.
Гвенхивер молча внимала словам говорившей, в волнении сжав побелевшие губы и стиснув сцеплённые пальцы ладоней.
– Зрю одно для тебя – будет ноша твоя тяжела. Ты лишь страх свой отринь – и рукой мужу будь, что не даст преломиться… раз уж любишь его так