Их приезд замечают, всюду слышен шепот.
– Джай йен йен, – напоминает Канья, прежде чем выйти из рикши.
Джайди под конвоем отводят в храм.
Золотые статуи Будды и Пхра Себа безмятежно взирают на собравшихся. На стенных панелях – сцены падения Старого Таиланда: фаранги выпускают чуму, тенета пищевой западни охватывают землю, животные и растения гибнут, его королевское величество Рама XII созывает жалкие остатки войск, которые с флангов прикрывает Хануман[66] и его воины-обезьяны; Крут, Киримукха[67] и армия полулюдей-полудемонов отражают наступление океана и волну эпидемий. Разглядывая картины, Джайди вспоминает, какую гордость испытывал в день своего посвящения.
Снимать в министерстве нельзя, поэтому кругом с карандашами на изготовку столпились газетные писаки. Джайди снимает обувь и входит внутрь, за ним – двое прислужников; эти шакалы только не визжат от восторга в предвкушении суда над своим злейшим врагом. Сомдет Чаопрайя садится на колени возле Аккарата.
Джайди глядит на защитника королевы и думает: как прежнего короля, божественного по своей природе человека, смогли обмануть и назначить на эту должность Сомдета Чаопрайю, ведь он почти сплошное зло? От мысли о том, что рядом с Дитя-королевой находится записной злодей, у Джайди мурашки бегут по коже и…
Тут у него екает сердце: возле Аккарата сидит тот самый незнакомец с якорных площадок – надменный острый взгляд, вытянутое крысиное лицо.
– Холодное сердце, – напоминает Канья и ведет его дальше. – Ради Чайи.
Джайди берет себя в руки и, склонив голову поближе к помощнице, говорит:
– Это он ее похитил. Тот, с аэродрома. Вон, рядом с Аккаратом!
Канья быстро пробегает глазами по лицам.
– Даже если так, мы все равно должны сделать то, за чем пришли. Вариантов нет.
– Ты правда так считаешь?
Она покорно кивает:
– К сожалению. Хотела бы я…
– Не беспокойся. – Джайди незаметно показывает на Аккарата и незнакомца с якорных площадок. – Главное – помни: эти двое ради власти пойдут на что угодно. Усвоила?
– Да.
– Клянешься Пхра Себом?
Канья, немного возмутившись, отвечает кивком:
– Да. Прямо сейчас не могу, но считайте, что уже трижды поклонилась. – Она отходит. В ее глазах будто стоят слезы.
В толпе шикают: Сомдет Чаопрайя выступает вперед – наблюдать за вынесением приговора. Четверо монахов начинают петь. По более радостному поводу – в честь свадьбы или закладки первого камня какого-нибудь здания – их было бы семь или девять, но эти обслуживают акт унижения.
Затем к собравшимся выходят министр Аккарат и генерал Прача. В дыму звучит монотонное пение на пали[68], которое напоминает, что все в мире преходяще, что даже Пхра Себ, переполненный состраданием к гибнущей природе и отчаянием, понял эту неизбежную быстротечность жизни.
Монахи