Причинами долгоиграющих осенних холодов среди ложных лет служили внутреннее одиночество и птичьи права из нитевой золотой цепочки – для Дэниела она становилась с каждым месяцем заметнее, явственнее на ощупь. Его незначительный лоскуток жизни читался открытой незамысловатой книгой: Ригэм Джойс – имитация родителя, который сам был ребёнком без чувства ответственности и долга перед тем, кого «приручил»; его жена не любила и не признавала приёмного сына, потворствовала супругу из надобности пресмыкаться ради сытных излишеств, лицемерно обаятельных взглядов знакомых, шикарных костюмов и платьев, дорогих сигар, пустых обсуждений о процветающих годах земного социализма – деньги замещали форму обычной любви. Единственный выход для Дэниела оставался такой – плыть по течению до тех пор, пока не отыщется противоположное ответвление, или ждать подходящего момента, края или точки невозврата – обкрадывать время только из-за привычки, внутренней пугливости и беззащитности перед водопадом правдивой реальности.
Синдром потерянности и постоянной чуждости усмирялся только в домашней обстановке – тогда, когда «Жинсель» оставался полностью в распоряжении Дэниела. Бывало, он любил прогуливать занятия в лицее, дабы послушать кудахтанья Клары и помочь прислуге по хозяйству: приспособиться кормить домашних животных на маленьком скотном дворике будучи у кого-нибудь в гостях, ухаживать за садом круглый год напролёт; когда заблагорассудиться играть на фортепьяно мёртвой музыкальной памятью простенькие композиции, остывшие из-за отсутствия уроков Льёвана, и напевать их нежным голосом вместе с четырнадцатилетней горничной Адель, которая в свободное от учёбы время помогала престарелой бабушке в её рабочих обязанностях.
Летними каникулами доставляло великое удовольствие ходить на речной пляж и возвращать нарисованное прекрасное настроение остальным рабочим в особняке, искренне уважавшие маленького хозяина и принимавшие