А Прозоровский под утро вздохнул глубоко, открыл глаза и оглядел комнату. Иван спал одетый, как бывало в полевом лагере, согнувшись в углу на банкетке. Князь сел на кровати и позвал громко:
– Иван! Иван!
– А? Чаво?
– Дай чаю. И поесть что осталось с ужина?
– Александр Александрович, да как же? Да я сей час, погодите.
Метнулся вниз в кухню, поскользнулся на паркете, едва не упал. Растолкал лакея, тот загремел посудой, собрал на поднос что было – пирог холодный постный с капустой и грибами, студень щучий, кинулся яйцо испечь. Иван нагрел самовар, заварил чаю, взял поднос и поднялся в покои. Князь стоял босиком у окна, смотрел как падает снег за окном. Обернулся. Рябое лицо его, наполовину освещённое луной, было спокойно.
– Ваше сиятельство, радость то какая! – Иван выставлял на ломберный столик чайник, чашку, блюдо с пирогом. – А уж мы то как растревожились. Анна Михална и девочки плачуть, горничные тоже давай подвывать… А я им, тишь, дуры бабы! Да рази такой человек наш князь, чтоб дома в постеле помереть?! Да мы ещё повоюем! Да что ж вы босыми ножками?
Прозоровский посмотрел на свои босые ноги, переступил, почувствовал холод и удивительную легкость в груди.
– Дай валенки, штоль.
Пока Иван кинулся за валенками, князь уселся за ломберный столик, к подносу, и принялся с аппетитом есть, запивая горячим чаем, в который заранее опустил хорошую головку сахару. Отужинав по-походному, Прозоровский спросил книгу, что была при нём, когда вышел из присутствия. Иван подал. Князь велел принести свечей и услал Ивана спать. Сказал, что сам уже выспался и желает читать.
Открыл «Крата Репоа» и начал с начала:
«Ежели кто имел желание вступить в общество, то должен был он прежде представлен быть с особенным одобрением от посвященнаго в оное. Обыкновенно происходило сие чрез письмо самаго Государя к Жрецам. Жрецы отсылали его сперва из Илиополя к Мемфисским учителям…»
Копьё Лонгина
«Эту женщину звали Лилит. Лилит из Илиополя, или, как называли город язычники, Баал-бек. Меднокожая змееязыкая жрица Иштар, покинувшая капище ради паломничества в Мемфис и застигнутая в Сидоне нашим войском. Лилит, бежавшая от грабежа и насилия в Иерусалим. Но и там догнало её крестоносное воинство, ибо не уйти язычнику от божьего возмездия, где бы не скрывался он, хоть в самом храме Соломона. Лилит, данная мне во искушение, ввергшая меня в пучину страданий и запоздалого раскаяния! Женщина, погубившая меня. Впервые я увидел тебя на заре, на городской стене. Вдвоём с подругой, о ведьма с волосами, как чёрные змеи, ты колдовством останавливала летящие из требюшета[1] камни. Я видел сам, как болид, весом поболее двадцати ливров[2], завис на мгновенье в воздухе и вдруг полетел обратно, упал на адскую машину и разнес её в щепки! Мог ли я, смиренный монах из Ле-Пюи, капеллан и духовник достопочтенного Раймунда Тулузского, графа Сен-Жильского, противостоять твоим чарам?!
Но